Он преуспевал в танце в Австралийском балете и труппе Мюнхена, балете Финляндии и Шотландии. Но мудрая наставница Суламифь Мессерер словно предсказывала: «Твой настоящий талант где-то в другой области».
Тяжелейшая травма не оставила выбора. Он сменил профессию, стал режиссёром. И вновь преуспел. Его, освоившего практические навыки режиссуры в качестве ассистента у База Лурмана («Мулен Руж», «Великий Гэтсби»), сегодня самого приглашают театры Америки, Германии, Японии, Канады, Австралии. Иные из опер существуют уже в нескольких версиях Пола Каррена. А он скрупулёзен как... начинающий.
Всё, что происходит в маленьком репетиционном зале, интимно, камерно. Когда актёры выходят на сцену, некоторые вещи из зала просто не видны, комментирует Пол только что закончившуюся репетицию. Сегодня из зала я почувствовал: чуть неудобно певцам, чуть нарушается баланс голосов и оркестра. Значит, надо что-то менять. Театр не музей, спектакль не экспонат под стеклом.
Сделанное в «классе» скелет. На репетициях в зале надо «наращивать мясо». Идёт обычная работа. Покрасить стенку и то не сразу получается. Один слой, второй... Чтобы проявился нужный тон. А искусство на 90 процентов работа.
Извините за наивный, быть может, вопрос, но принципиальный. Человек, который идёт на преодоление обстоятельств, по идее должен быть вознаграждён судьбой. А у Вагнера Бог наказывает Голландца. Бессмертием. Но наказывает!
Интересный вопрос! Очень просто думать о Голландце, что он дьявол, монстр. Нет, он человек, но продавший душу. Помните же в сюжете: корабль у берегов Южной Африки, ураган, все погибают. И только Голландец готов пожертвовать всем, чтобы спастись. А чёрт, как и в «Демоне» Рубинштейна, говорит: «Пожалуйста! Цена? Твоя душа».
Это очень религиозная опера. Хотя (и это любопытно!) только единственный раз упоминается слово «Бог». Голландец, выживший в урагане, ищет теперь другого спасения. Покоя! И это спасение для него смерть. Бессмертная жизнь больше не прельщает. Но он не может согласиться и с жертвой Сенты во имя него. В нём просыпается совесть. О, это божественные дела! На мой взгляд.
Я убеждён: сила и зрелищность оперы в силе актёров. Режиссёр и дирижёр работают через них. Музыка «в руках» солистов. О первой исполнительнице Сенты в «Летучем голландце» Вильямине Шрёдер писали, что она поражала не только голосом правдоподобием. Как Шаляпин. По свидетельствам очевидцев известно: он даже пугал своим правдоподобием. В «Борисе Годунове», когда, глядя в угол сцены, он пел «Кто там?», зрители смотрели туда, в угол, боясь увидеть призраков... Фото Полины Стадник.
Пол, вы же не только режиссёр, призванный интересно поставить некий сюжет. У вас есть и своё личное отношение к происходящему. Сочувствуете главному герою?
А я не знаю, есть ли тут вообще герои. Это не герои люди с обычными человеческими ощущениями. Вагнер всегда ставит общечеловеческие, философские вопросы: что такое любовь, что есть жизнь и смерть? Типичные вопросы Вагнера. И мне это очень нравится. Кроме одного. Сента говорит: «Я буду верна до смерти...». Вот с этим я не согласен. Самоубийство сумасшествие. Послушайте: у меня в жизни было столько ужасного, что можно было бы желать прекращения страданий. Но именно самоубийство я отрицал в первую очередь. Я люблю жизнь. Это величайший дар...
Да, Пол, готовясь к интервью, я немного почитала о вас и, ей-Богу, не кривлю душой испытываю величайшее сострадание. В 16 лет по воле родителей оказаться на улице...
Я был для них кошмаром, позором. Так они считали. Даже спустя многие годы. Когда я узнал, что у мамы обнаружили рак, я прилетел из Америки в Шотландию, позвонил ей и спросил, могу ли увидеть её. «Никогда! ответила она. Мы голубых не любим...».
Говорят, успешны те люди, кто был счастлив, согрет любовью родных в детстве. У вас же отрочество сплошные страдания.
Но я ни разу не сказал, что был несчастлив! Да, оба мои родители алкоголики. Да, выгнали меня в 16 лет из дома... Но «сложно» это ещё не ужас. К счастью, природа дала мне такое мироощущение, что я счастлив уже от того, что я есть, что живу. Да, было много трудностей, переживаний. Но, может, они только обострили ощущение счастливых мгновений?
Вот в России, честно вам скажу, мало порядка. Больше наоборот. Я это знаю. Привык. Не кричу, не впадаю в истерику. С детства усвоил: не стоит переживать по пустякам. Надо понимать, где пустяк, а где твоё главное поле битвы. Туда и стоит направлять усилия, эмоции.
Даже в самом масштабном из искусств опере так важны нюансы... Фото Полины Стадник.
Главным полем битвы для вас, видимо, стала опера? Даже не балет, которому вы учились, а опера. В ХХI веке она переживает поистине ренессанс. Жанр становится режиссёрским, зрелищным. Режиссёры всё напористее пытаются вытаскивать из классических сюжетов современные смыслы. Вы тоже?
А мне кажется: современные смыслы искали в опере всегда. Чистая музыка была только, когда оперу в Италии «курировал» Ватикан. Тогда церковь контролировала и музыку, и текст. Как (улыбается) в Советском Союзе. Сколько замечательной музыки написали Шостакович, Асафьев, Меликов, но всё было под контролем партии, власти. Нечто подобное происходило и в момент становления оперы. Композиторы вынуждены были брать религиозные, библейские сюжеты, но подтекст-то был общечеловеческий. Свобода души, свобода выбора... Эти вопросы есть в любой опере. Просто сегодня режиссёры более свободны в акцентировании нюансов, подаче контекста, зрелищности. В конце концов, даже технических возможностей у нас больше, вот мы и... пользуемся этим.
Моя постановка «Царской невесты» в Ковент-Гарден куда уж современнее?! Царь у меня был похож на (улыбается) одного из российских президентов. Едва он открыл дверь зал (а в Ковент-Гарден было немало зрителей из России) зааплодировал. Понятно же, аплодировали не похожести, не чудесам грима. Аплодировали тому, что в опере, рассказывающей о временах давно минувших, благодаря постановочным усилиям очевидней стала «державная» мысль: увы, власть не помогает людям.
Или вот Римский-Корсаков. Его опера «Золотой петушок» была запрещена царём к постановке. Почему? Помните: там действуют Звездочёт, Советник царя, иностранная Царица и уж слишком воинственный Царь, считающий, что любую проблему можно решить только войной. А вот теперь слушайте и удивляйтесь: в моей версии оперы царь намёк на Николая II, царица с иностранным происхождением Александра Фёдоровна, а Звездочёт Распутин! Конечно, у Пушкина сказка, но у Римского-Корсакова это самая политизированная опера. Всё дело в подтексте, а здесь он явно взрослый. Ясно же: Царь и Царица правят по советам Звездочёта. Чистая политика, по-моему. Так что и эта опера не музей и даже не детский театр. И поймите правильно: речь в данном случае не идёт о режиссёрском хулиганстве, эпатаже.
Я учился в католической школе, а напротив была лютеранская, где изучали немецкий. Я так хотел его знать! Но для католика это было невозможно. Тогда я нашёл вечернюю школу, где условия были не такие жёсткие. Но новое препятствие: нужна подпись отца. А у меня с этим были проблемы. Тогда я подделал подпись отца. Курс был рассчитан на три года. А я выучил язык за девять месяцев! Чтобы доказать всем. У меня было железное упрямство. Фото Полины Стадник.
А что помогает искать современные смыслы? Обстановка за окном? Собственные переживания и аллюзии? Вот вас пригласили ставить «Летучего голландца». Вы открываете классический текст, слушаете музыку Вагнера...
Да я знаю «Летучего голландца» уже более 30 лет! Впервые посмотрел эту оперу в 1981 году, а всего видел, кажется, 12 постановок «Голландца». Так что когда меня пригласили в Екатеринбург ставить Вагнера, я уже знал текст наизусть, вся музыка была в голове.
Но вместе с тем я понимал ответственность за качество своей версии: в год
И... Такая связь есть?
Конечно. Мы все сегодня практичные люди. И у Вагнера есть такие герои. Даланд, отец Сенты, по сути продаёт дочь: он хочет денег. И мы их хотим... Другая параллель: Сента одержима в стремлении собственной жертвой спасти Голландца. Но ведь и я в чём-то тоже одержимый (смеётся). Как все творцы.
Мы и с певцами много говорили об опере, героях. Например, у Эрика, жениха Сенты, желчь внутри. Иногда он просто злой. А тенора, поющие партию Эрика, добрые, открытые, душевные люди. Для них оттолкнуть девушку ну, как такое возможно?! А я им говорю: «Ребята, надо. Эрик персонаж. Надо найти в себе то, что позволит убедительно его сыграть». Работая над сюжетом, где есть отрицательные герои, всегда интересно покопаться и в себе: что есть «чёрного», тёмного в собственной душе? Я не ангел. Вы не ангел. Мы все несовершенны. У каждого внутри есть свет и тени. И это интересно показать со сцены. Гораздо интереснее, чем сыграть «просто доброго человека».
Оперу надо не только слушать. Зритель должен почувствовать вибрацию в воздухе резонанс в собственной душе от происходящего на сцене. «Gesamtkunstwerk» ключевое понятие вагнеровской эстетики. По-русски «совокупное произведение искусств». Иными словами, всё работает вместе: музыка, текст, актёрство, образ.
Ну, это вообще свойственно жанру оперы. Вагнер просто сформулировал.
Согласен. Нельзя смотреть того же «Князя Игоря» или «Сказание о невидимом граде Китеже» как просто «сказочку» из далёких времён. А в «Свадьбе Фигаро» (напевает из финальной сцены) ну, невозможно же слушать это просто как песенку. Режиссёр должен поставить оперу так, чтобы всё завибрировало в зрителе...
Послушайте, Пол, а родители успели узнать, что их сын стал известным режиссёром?
Отец успел. Однажды он спросил: насколько ценят меня в мире как режиссёра? Я принёс ему кипу журналов и газет с моими интервью. И честно сказал: «Там про тебя плохо сказано, но правда». Отец ответил: «Я знаю...». До этого мы 26 лет не виделись, не разговаривали. Только смерть мамы подвигла его к тому, чтобы начать общаться. Последние два с половиной года до его ухода из жизни (у него тоже обнаружили онкологию) мы были друзьями, каких ещё поискать. Просто чудо!.. Знаете, у меня на сотовом до сих пор его номер телефона, хотя отец умер уже пять лет назад. Не могу стереть его номер. Мне даже сложно объяснить вам почему. Может быть так? Если я уберу его номер телефона потеряю последнюю связь с отцом, память о нём. Умом понимаю: память об отце никуда не денется, но... Чего-то боюсь...
Сейчас я даже думаю: отец мужественный человек, он смог принять правду о себе. Помню: когда я привёз ему в больницу кипу статей о себе, он всё прочитал, а ещё показывал их врачам, соседям по палате. Значит, гордился мною. Сыном, которого когда-то отверг.
А на сцене ваши постановки видел?
Никогда.
Получается, у них с матерью своя драма: они так и не узнали своего сына.
Помню, мы с отцом были в Нью-Йорке. У меня уже было приглашение ставить спектакль в Метрополитен. Отец спрашивает: «Ну покажи, где у тебя офис?». «Пойдём», сказал я ему. Вызвали такси, приехали к Метрополитен-опера. Показав на театр, я сказал: «Вот, папа, мой офис. Здесь мне обещают контракт». Он был в шоке.
А дальше ещё круче. Сидим, курим. Из театра выходит человек. Мы с ним «здрасьте-здрасьте». «Ты его знаешь?» изумился отец. «Конечно». «И он тебя?». «Конечно». А это был певец из Уэльса Брин Терфель, очень известный. Незадолго до этого дня отец видел его выступление на стадионе. На стадионе! И вот певец, которому аплодировали тысячи зрителей, оказывается хороший знакомый и коллега его сына. Вот что отца абсолютно потрясло!
Самым первым моим спектаклем был «Медведь» по Чехову. В Австралии. С моим собственным переводом. На премьеру пришёл русский посол. В антракте мы познакомились. И он мне сказал: «Первый раз слушаю переведённый с русского текст так, что не приходится читать русские слова в голове». Для меня это был комплимент! Фото Полины Стадник.
Когда российский театр ставит Вагнера, он приглашает человека, близкого к европейской культуре. Это понятно. Но вы-то необычный европеец. Вы учились у балерины российского происхождения и образования Суламифи Мессерер. Вам знание русской культуры в чём помогает?
Я говорю по-русски. Ещё лучше на французском, итальянском, немецком, испанском. Финский знаю. Норвежский изучил. Языки для меня ключ к пониманию актёров, ведь я ставлю в разных странах. Но очень важно не только знать язык, но понимать культуру. А это широчайшее понятие. Культура не только искусство. Культура то, как человек живёт.
Вот в «Летучем голландце», во втором акте, я хотел, чтобы массовка, мужчины, брутально, грубо вели себя с женщинами в танце. Они моряки, полтора года не видели женщин. Кто поверит, что эти мужланы танцуют, приобняв партнёрш за талию. Какая талия?! Они прихватывают их пониже спины. Когда я предложил актёрам этот брутальный танец, такие «правила игры» они чуть дар речи не потеряли. «Что вы, что вы у нас в театре так никогда не было... И вообще: мы русские, мы скромнее». Я объяснил: это, между прочим, не русская опера, это Вагнер. Да, в «Князе Игоре» такое невозможно, но здесь... Если не сделать так, как предлагаю, будет похоже на сладенький детский театр. Через месяц (смеётся) всё стало возможно.
А вообще опера самый международный театральный жанр. Его родина не только Италия и Франция. Почти параллельно жанр возник у испанцев, немцев, англичан, русских. А выразительные средства какие? Голос, интонация, музыка это понятно всем. И отлично! Культура одной страны не может быть глухой к другой культуре. Иначе она обречена на (показывает) шоры, ограниченность.
И ставя философские, общечеловеческие вопросы, будет явно «недобирать» в их подаче.
Точно! Вот из писателей для меня самые международные Чехов и Островский. Последнего называют «певцом московского купеческого быта». И это правильно. Но подобно Ибсену или Теннесси Уильямсу, у Островского «международный голос». «Свои люди сочтёмся» история коммерциализации во всём мире. Думаете, такого же купечества нет в Англии? Мы показывали в Национальном театре Великобритании «На всякого мудреца...» (обожаю эту пьесу!) зрители просто обалдели (с акцентом Каррена слово «абальдели» звучит очень трогательно). Причём у Островского замечательный разговорный язык. Не театральный.
А Чехов? Например, «Три сестры». Чего они хотят? Живут в провинции, в Перми. И рвутся в Москву. В надежде, что там сбудутся все их грёзы. Пустые мечты... Но ведь это так знакомо. Вам. Мне. Или «Вишнёвый сад»: противостояние традиции, прошлого, и будущего. Не говорите мне, что это только «русская проблема». Это боль и беды всего мира. Даже в Бразилии есть свои Аркадины и Раневские. И это гений культуры: благодаря ей мы можем видеть, воспринимать, понимать весь мир.
Чехова и Островского читали в оригинале или...?
Сначала, конечно, в переводе. Но! Русский я выучил благодаря театру. Не открывая ни одного учебника! Только общаясь с русскими певцами, дирижёрами. Чехов как наш Шекспир. У него ни одного случайного слова. Всё так точно по звучанию, ритму фразы. Даже порядок слов имеет свой смысл. Всё это я понял, когда начал читать Чехова в оригинале. А ещё я видел много постановок по Чехову могу судить.
В
Отчего же?! В Английской национальной опере всё поют на английском. До сих пор. Ставка на то, что зрители должны понимать дословно, о чём поют на сцене. Но в современном открытом мире, где к тому же такие потрясающие технические возможности перевода, это уже анахронизм. Оригинальный же язык оперы действительно ближе, роднее музыке. Фраза текста и музыкальная фраза совпадают. Так удобнее, выразительнее. Кроме того, в этом случае больше возможностей приглашать солистов. Язык не станет для них преградой. Они будут петь на родном языке оперы. На общем языке. А это поднимает уровень труппы. Когда мы смотрим вот так (показывает шоры) у нас одни идеи. Когда наш взгляд широк, когда наша культура соприкасается и пересекается с другими культурами о, это совсем другие горизонты!
В «Летучем голландце» бессмертие наказание для героя, кара. Но ведь так хорошо жить долго...
Долго хорошо. Но бессмертия для себя я бы не пожелал. Никогда! Хотя я родился в католической семье, учился в католической школе всё давно утрачено. Я неверующий человек. Я не знаю, что там, за краем жизни. И не хочу знать. Что хорошо в юности тяжело в 50 лет.
У чешского композитора Яначека есть интересная опера «Средство Макропулоса». Героине больше 150 лет. Она выпила напиток бессмертия. Но она так устала от жизни. Всё видела. Всё пережила. Пресытилась. Жизнь пошла по кругу. Одно и то же. И уже единственное, чего она хочет, покоя. Окончания жизни. Смерти!
Важно проживать свою жизнь сегодня. И быть смелым. У меня была такая судьба не дай Бог никому. Но я сказал себе: «Пусть будет так. Я переживу. Жизнь даёт тебе новые возможности используй!». У англичан есть пословица: «Мудрость в том, чтобы из преподнесённого лимона сделать лимонад». Стараюсь!
Пол, в какой момент вы, режиссёр, «отпускаете» от себя спектакль? «Всё сделано. Я уже ни на что не могу повлиять». Кстати, сколько у вас уже постановок?
60 или 70. Я ведь ставлю ещё и драматические. А «в какой момент»? Нет, не когда открывается занавес. Раньше. Уже сегодня. Постепенно. По чуть-чуть. Это очень важно. Я словно убираю руки от спектакля и отдаю его исполнителям. Чтобы это стал ИХ спектакль. Неправильно, если режиссёр до премьеры занят мелочной опекой: рука туда, нога туда. «Делайте только так, как я сказал». Нет, в последнюю неделю, когда идут оркестровые репетиции, когда спектакль, герои, исполнители «обживаются» на сцене, я режиссёр всё меньше и меньше говорю, даю указаний. Это как с детьми. Ведёшь-ведёшь ребёнка, помогаешь встать на ноги, сделать первые шаги, но в какой-то момент надо убрать руки...