Мы с Александром Фукаловым встретились в Озёрске, на фестивале «Ночь в театре». После моноспектакля по комедийной пьесе Константина Костенко «Хопца-дрица-лам-ца-ца» договорились об интервью. Театр был забит зрителями и актёрами, яблоку негде было упасть, поэтому мы выбрали самое спокойное место — кабинет начальника пожарной охраны.
Александр Фукалов до 2010 года играл в театре «Волхонка» , долгое время был художественным руководителем Дома актёра. Сейчас преподаёт в ЕГТИ, играет в нескольких спектаклях разных театров города.
— За тридцать лет на сцене где я только не играл! — начал Александр Фукалов. — И в Красном уголке автопредприятия в семь часов утра. У них просто рабочий день так рано начинается… И в театре в восемь утра на следующий день после окончания новогодней кампании для детей, которые приехали на экскурсию в этот город. (Они слегка не понимали, зачем их в театр так рано привезли). Знаете, интервью в три часа ночи в кабинете начальника пожарной охраны займёт достойное место в этом списке.
— Вы выбрали непростой жанр — моноспектакль. Многие актёры его боятся: трудно, некомфортно…
— Это да, здесь ты один на один со зрителем. Но, во-первых, пьеса так написана, а во-вторых… на ней не должно быть комфортно. Актёр приходит с какой-то проблемой и пытается решить её вместе со зрителем. Решение проблемы лёгким быть не может.
— Моноспектакль — истории-миниатюры о разных людях. С кем-то из персонажей себя ассоциируете?
— Конечно! Вот актёр Сева. Это вообще словно про меня написано. Я тоже начинал после института в Тверском ТЮЗе. Правда, моя первая роль была чуть лучше, чем у Севы — всё-таки играл не «северный ветер» (где нужно было просто пробегать от одного конца сцены на другой как можно быстрее). Я начинал в массовке оперетты «Сильва» (и это — в ТЮЗе!) — был одним из кавалеров, которые, помните, напевали: «Красотки, красотки, красотки кабаре…». А вообще, в том театре я сыграл Зайчика в «Красной Шапочке», трубадура… Хотя ехал играть Ромео и Дартаньяна. Вернее, меня приглашали на роль Ромео и Дартаньяна. А по приезде оказалось — эти спектакли уже три года не идут. Я удивился, но что делать… Пришлось довольствоваться вакантными ролями (смеётся).
— Вы преподаёте в Екатеринбургском театральном институте. Студентов предупреждаете о таких опасностях профессии? Они ведь тоже, наверное, приходят в надежде, что первой ролью будет как минимум Гамлет…
— К сожалению, да. Я-то более спокойно к этому отношусь, видимо, в силу возраста. А руководитель курса, Владимир Иванович Марченко (он уже лет пятьдесят на сцене), с первых дней настраивает на худшее. И он, думаю, прав — если студенты будут готовы к тому, что им придётся переживать, терпеть, сидеть без ролей, им проще будет адаптироваться в театре. Ведь мало быть талантом. У актёра — свой путь, у театра — свой, и надо, чтобы они совпали.
— Героиня фильма «Дура» говорила: «Театр — это храм. Храм-хрум-хрум»…
— Да-да, очень в тему! (смеётся). На самом деле, главное — чтобы актёр научился самостоятельности. Он должен взять текст пьесы и сделать из него спектакль. Наш предыдущий курс в мае прошлого года сам, без чьей-то помощи, поставил «Кислород» Вырыпаева! Это был такой момент, знаете… Когда ты вдруг понимаешь, что не зря прожил четыре года. Хотя с ними сейчас непросто. Вот приходит абитуриентка, читает отрывок. Ты ей говоришь: «Всё прекрасно. А теперь прочтите, будто вы Зоя Космодемьянская. — А кто это? — Ладно, будто Жанна Дарк. — А это кто?» Как с ними говорить?! Они выходят на площадку, и у меня в глазах ищут, где поставить галочку…
— Вы как актёр выросли в театре «Волхонка»?
— Безусловно. Потому что работал среди мастеров и у них учился. Владимир Романович Валл (худрук театра с 1991 по 2003 год. — Прим. авт.) собрал коллектив, в котором у каждого актёра была своя ниша, но при этом каждый мог играть всё. У нас не было постоянного режиссёра, были приглашённые. И что было хорошо, разные режиссёры — это разные способы репетирования, существования на сцене. Актёр становится гибким, растёт. Увы, есть у нас в городе примеры театра одного режиссёра. Не хочу никого обидеть, поэтому не будем называть…
Сцена из спектакля «Человек-подушка». Александр Фукалов в роли Тупольски. 2009 год. Фото: vk.com.
— Вы о «Коляда-театре»?
— Ну, вы сами всё сказали! Это неплохо, просто там многие актёры сидят на своих штампах, не выходят из зоны комфорта, и свой потенциал не реализуют до конца. Я недавно начал репетировать в Центре современной драматургии новый спектакль. Там мой партнёр по сцене — Олег Ягодин. Я с удивлением понял: у него гораздо больше того, что он ежедневно отыгрывает. Нельзя актёру сидеть на попе ровно.
— Вы довольно долго были художественным руководителем Дома актёра, сегодня в разных театрах играете… На ваш взгляд, что сейчас со свердловскими театрами происходит?
— У нас очень сложная ситуация. Думаю, вы чувствуете это — потому и спрашиваете. Но дело не в актёрах, не в режиссёрах, не в руководстве театров. А в зрителе. Он испорчен телевидением, кино. Приучить его к хорошему театру, к тому, что нужно мыслить — очень сложно. «Фигаро» видели в Драме? Я досидел до конца по одной простой причине: со мной были американские друзья. И они тоже не понимали, что происходит. Всё слишком упрощается. Мол, зрители непритязательны, а значит, и так сойдёт. А надо думать, как человека затащить к себе, и что-то там у него в мозгах перевернуть. А не в угоду ему упрощать всё, разжёвывать, раскладывать по полочкам. Однажды, выступая перед школьниками, Валл сказал: «Наша задача — пока у вас всё там открыто, засунуть туда невесть что». У него эта словесная конструкция, конечно, случайно получилась — но она вошла в историю. И с ней согласен.
— У вас получалось сделать это «невесть что»?
— Знаете, был у меня в жизни момент, когда я думал: зачем я в театре, что я тут делаю? У меня бабушка в деревне родилась и всю жизнь без театра спокойно прожила. Какого чёрта? Кризис среднего возраста. И вдруг у меня на одном из спектаклей в театре «Волхонка» шестнадцатилетние парни уходят после окончания со слезами. И я в тот момент понял, что ради этого и стоит быть актёром. И ещё была история: этим летом возил в Омск спектакль «Казус Послера». Отыграл спектакли, потом идёт обсуждение, все спорят… И тут прибегает кто-то и говорит: «Чего вы спорите? Вот сейчас сидят монтировщики со звуковиками и обсуждают, что такое Ничто». Артист выходит на сцену ради трёх вещей: изменить себя, изменить партнёра и изменить мир. Вот когда третье происходит — это главное.
