Таллинские хореографы провели эксперимент над труппой "Провинциальных танцев"

Хореографы признались, что «провинциалы» – очень «плавкий металл», и работать с ними было  легко. Несмотря на привычный им язык багановской хореографии, они открыты экспериментам. Фото Георгия Сапожникова.

Хореографы признались, что «провинциалы» – очень «плавкий металл», и работать с ними было легко. Несмотря на привычный им язык багановской хореографии, они открыты экспериментам. Фото Георгия Сапожникова.

Вторая международная лаборатория современной хореографии состоялась. На этот раз эксперимент над труппой театра «Провинциальные танцы» провели хореографы таллинской компании «Fine Five Dance Theatre», с которой Екатеринбург уже знаком по фестивалю современного танца «На грани».

Проект [Танцкрипция]’13 — это нечто такое, что, к счастью или нет, трудно описать словами. Да, это танцевальный спектакль. Да, в нём участвуют шесть танцовщиков и шесть переплетённых, как ленточки макраме, историй. И, если это обыкновенное чудо, то всё равно чудо. Чтобы собраться с мыслями и написать о нём, потребовалось время. И даже его не хватило, чтобы осознать перформанс до конца. Такое вот бесконечное приближение...

История эксперимента необычна с самого начала. По плану вторая [Танцкрипция] должна была пройти в мае. Но из-за экстренной занятости в Большом театре художественного руководителя «Провинциальных танцев» Татьяны Багановой хореографы Рене Ныммик и Тиина Оллеск приехали сейчас. На работу у команды было всего две недели — немыслимо сжатые для постановки сроки. Начинали с нуля, не представляя ни идею, ни костюмы, ничего... Шаг с места в карьер постановщикам помогла сделать музыка.

—Мы искали разную музыку, но однажды наткнулись на запись произведения Тааво Реммела — импровизацию контрабаса, — рассказал Рене. — Отрывок длился восемь минут. Мы послушали его в студии и поняли, что в этой музыке есть что-то сакральное. Потом мы соединили её с историями танцовщиков, которые прислали нам ответы на три вопроса: самый счастливый день в их жизни, самый печальный и что они чувствовали, когда впервые попали в «Провинциальные танцы». Поняли, что между музыкой и текстами есть связь. Так появилась идея.

То, что родилось в [Танц-крипции]’13, называется странно и непереводимо — «... and Red». Названия не было ни на одной афише. Рассматривая со всех сторон чёрно-красный буклет, который вручили организаторы, прихожу к мысли, что это самое «... and Red» мне ни о чём не говорит. Разве что... кровь? Загадка во всём — в обещанной музыке Тааво Реммела под кодовым названием «12.12.2006», в концептуальном дизайне буклета, в туманном описании того, что предстоит увидеть. Впрочем, в современном танце сюжет — проблема зрителя. Историю создаёт он сам, опираясь на свои ощущения.

У публики на раздумье есть только мрачная голая сцена. Чистый лист и никаких подсказок. В предыстории Рене и Тиины — тоже пунктиры: в основе спектакля частные истории шести «провинциалов» и музыка, сюжет в которой постановщики просили не искать! Вот и всё.

Пытаться пересказать «... and Red» — жалкое занятие. Можно сказать, что это действительно другие «Провинциальные танцы», другая, не багановская хореография. Что шесть сцен про каждого из шести танцовщиков — это поток их воспоминаний и надежд. Что в жёсткой структуре есть воздух для импровизации. Что неуловимый язык пластики заставляет и плакать, и смеяться. И что всё это невозможно объяснить.

Один из зачарованных зрителей очень точно заметил, что спектакль «невероятно ощущенческий, его впитываешь как воздух, и, слава богу, голова может не работать». «... and Red» оставляет простор личным ассоциациям, он переживается каждым зрителем по-своему. Он рассчитан на подсознание. А на сцене — только намёки, «невидимые нити бытия»: истории, рассказанные танцовщиками в начале спектакля, горькое соло контрабаса, местами напоминающего армянский дудук, одинокий луч света, меняющий палитру от кроваво-красного до лунно-голубого. Это и психологическое, и эстетическое переживание (браво художнику по свету Нине Индриксон и дизайнеру Наталии Соломеиной).

И ещё. За тем, что не воспринимает рассудок, иногда бывает пустота. Когда см-тришь танцевальное действо в стиле contemporary и не можешь понять, о чём оно, появляется мысль, что говорить не о чем. Что костюмы, напоминающие тренировочное трико, скудная сценография и бессюжетность — простота, за которой ноль. Но если попытаться пережить танец сердцем, то окажется, что дело не в простоте, а... в наготе. Современная хореография обнажает чувства и исполнителя, и «очевидца», заставляя обоих быть честными перед собой. В этом её притягательность.

Областная газета Свердловской области