Загадочное убийство пионера Павлика Морозова из уральского села Герасимовка

Бюст в две натуральные величины между портретами Ленина и Сталина до сих пор украшает гостиную музея. Фото автора.

Бюст в две натуральные величины между портретами Ленина и Сталина до сих пор украшает гостиную музея. Фото автора.

Произнося всего два слова — Павлик Морозов, мы попадаем на территорию мифа. Это уже не просто имя и фамилия подростка, погибшего в начале сентября 1932 года, а некий символ, забронзовевший, затем позеленевший от времени и, наконец, отражённый во множестве кривых зеркал...

Давайте вместе попробуем пристальнее рассмотреть этот миф со всеми его кривыми отражениями. И, главное, попытаемся увидеть за всеми этими наслоениями реального подростка и обстоятельства его гибели.

Герой или предатель?

Миф № 1, который лежит в основании всей этой огромной пирамиды под названием Павлик Морозов, — это миф о пионере-герое, который для начала стоит вспомнить.

фото Павликапортрет павлика

Один из портретов Павлика, сделанных с единственной его фотографии. Сходство, как вы сами можете убедиться, весьма приблизительное.

Каноническая версия трагедии в Герасимовке такова: юный пионер Павлик Морозов разоблачил собственного отца Трофима Морозова: «доказал, что последний, будучи председателем сельсовета, писал документы и продавал их кулакам и спецпереселенцам». Он рассказал об этом уполномоченному-коммунисту, приехавшему с проверкой из района, а потом давал показания против отца в суде, за что отец получил срок. На этом он не успокоился — стал следить за собственным дедом Сергеем и двоюродным братом Данилой, которые прятали от властей зерно кулака Арсения Кулуканова. Дед Сергей и Данила пытались увещевать, а затем запугать Павлика, но безуспешно. Тогда они стали избивать его, а потом, по наущению Кулуканова, подкараулили пионера в лесу и зверски убили вместе с 9-летним братом Федей, получив за это деньги. Это преступление было раскрыто, и четверых виновных приговорили к расстрелу: Данилу и деда Сергея — как убийц, Кулуканова — как организатора (подстрекателя) убийства, а также бабушку Павлика, Ксению, которую тоже признали подстрекательницей.

убийцы п.морозоа

Предполагаемые убийцы Павлика...

То, что из гибели сельского мальчишки сотворили идеологический миф, даже и доказывать особо не нужно. Достаточно ознакомиться с рекомендованным в советское время пионерам списком произведений или вспомнить о том, сколько улиц и пионерских отрядов назвали его именем, сколько памятников открыли...

Миф № 2, а если точнее — зеркальное отражение мифа № 1, — это образ Павлика как символ доносчика и предателя, этакого иуды советского разлива, который ради идеи донёс на собственного отца, — образ, появившийся на заре перестройки, и сделавший имя Павлика Морозова отрицательным в массовом сознании. Наглядная иллюстрация этого образа — одноимённая песня группы «Крематорий», припев которой: «Павлик Морозов жив, Павлик Морозов живее всех живых», демонстрирует нам предателя как неистребимое зло, переходящее из одной эпохи в другую...

Однако если миф № 2 я назвал бы прямым зеркальным отражением (факты — те же, только интерпретация их прямо противоположна), то миф № 3 — давайте назовём его «мифом о злом ОГПУ», — это уже отражение в кривом зеркале.

Автор этого третьего мифа — Юрий Дружников, написавший в конце 80-х годов прошлого века книгу «Доносчик 001» или Вознесение Павлика Морозова«, которую сначала по главам читали на «Радио Свобода», а потом издали в Лондоне. В начале книги Дружников последовательно и методично разрушает первый — канонический — миф о Павлике. Во-первых, не Павлик (никто его при жизни так не называл), во-вторых — не пионер (не было там создано пионерского отряда)... Сплошные «не» подводят читателя к выводам автора, которые без этой, подготовительной, части звучали бы абсолютно абсурдно: Павлика и его брата убил специально засланный агент ОГПУ с целью проведения потом показательного суда над убийцами и канонизации пионера-героя. И этот — новый — миф тоже прижился...

Новый взрыв интереса к личности Павлика Морозова начался в 1996 году. Именно тогда член Курганского отделения общества «Мемориал» Иннокентий Хлебников задался целью реабилитировать людей, обвиненных в убийстве братьев Морозовых. По сути, Хлебников требовал не столько реабилитации, сколько нового расследования дела — у него (надо думать, не без влияния книги Дружникова) были основания считать, что оно было сфабриковано. Три года бумажной волокиты привели к тому, что в апреле 1999 года это дело дошло до Верховного суда РФ. И суд вынес приговор, переквалифицировав политическое убийство в обычную «уголовку».

Казалось бы, всё, поставлена точка... но это лишь начало нашей истории.

Судебный процесс 1999 года вызвал оживлённую реакцию в центральной прессе — газеты того времени так и пестрели статьями о Павлике. Спустя всего три месяца после вынесения этого судебного решения на Урал, специально для посещения Герасимовки, приехала журналистка из «Лос-Анджелес Таймс», а за последующие три года там побывали ещё и несколько иностранных журналистов.

А уже совсем близко к настоящему времени — в 2004 году — СМИ облетела новость о том, что Джордж Сорос финансирует музей Павлика Морозова, которая также оказалась очередным мифом. На самом деле фонд Сороса, тогда ещё активно действовавший в России, выделил совсем небольшой грант для сбора информации о коллективизации на Урале, площадкой для которого был выбран этот музей. Впрочем, по признанию нынешнего директора музея Павлика Морозова Нины Купрацевич, благодаря ему удалось продержаться в период, когда музей был на грани закрытия.

Для Купрацевич этот музей когда-то, ещё в конце 60-х годов прошлого века, был первым местом работы, а в начале нынешнего века ей вновь предложили там работать, на этот раз директором. И первое, с чем она столкнулась, были последствия многочисленных публикаций о Павлике, сделавшие его фигуру символом предательства: кто-то сбил надпись на памятнике-могиле в центре посёлка, а в высоких кабинетах её не раз спрашивали: музей кого вы хотите сохранять — музей предателя? Может быть, вообще его закрыть? Вот тогда и помог грант: начали создавать экспозицию, посвящённую коллективизации. Но, занимаясь этой экспозицией, Нина Ивановна поставила себе задачу сохранения музея именно Павлика Морозова

музей

Школа, в которой учился Павлик, где сейчас находится музей его имени. Фото автора.

А для того чтобы это сделать, вновь и вновь ей приходилось мысленно возвращаться к убийству 1932 года. Давайте и мы с вами посмотрим на него пристальнее.

По стопам Агаты Кристи

Как в хорошем детективе, всё началось с убийства... К слову: я попросил одного историка, который регулярно переписывается с Катрионой Келли — серьёзным учёным, профессором Оксфордского университета, написавшей книгу «Товарищ Павлик: взлёт и падение советского мальчика-героя», задать ей простой вопрос: «Кто убийца?» и получил в ответ такие слова: «Вопрос некорректный, один историк другого о таком не спросит. Нас интересует миф, а не реальное преступление».

Но история эта началась именно с убийства. Кто-то мне возразит, что раньше был донос на отца, его арест, конфликт Павлика с дедом... Возражу: нет, началось всё с убийства. Потому что до убийства (а скорее, даже до публичного расследования, а затем суда) о Павлике никто за пределами Герасимовки и слыхом не слыхивал. И это несмотря на то, что газеты того времени любили писать о раскулачивании. Тем не менее история подростка, донёсшего на собственного отца, никакого резонанса не получила. А вот полгода спустя, когда убили двоих детей, один из которых был тем самым доносчиком, вдруг возник взрыв интереса к этому делу: показательный процесс, освещаемый в газетах, потом книги, памятники и прочая, прочая. Именно это обстоятельство, кстати говоря, и позволило Дружникову утверждать: заказ ОГПУ и специально совершённое зверское убийство детей.

Ничуть не идеализируя советскую власть и её карательные органы, и не отрицая идеологического характера суда над убийцами Павлика, я всё-таки хотел бы обратить внимание вот на какой момент: какими бы жестокими ни были те самые сотрудники ОГПУ, которых Дружников обвиняет в убийстве, зачем им, собственно, совершать такое преступление, когда гораздо проще всего лишь воспользоваться подходящим случаем?

Ну а само преступление? Как, в таком случае, всё происходило на самом деле?

Давайте рассмотрим некоторые факты. Но для этого первым делом надо мысленно переместиться, хотя бы на миг, в захудалое уральское село (читай — деревню) начала 30-х годов прошлого века. Глухая провинция, этакий «медвежий угол», но при том «угол» сравнительно молодой: большинство её жителей (в их числе и Морозовы) — переселенцы из Белоруссии, обосновались здесь в первое десятилетие ХХ века (так называемые «столыпинские переселенцы», которым государство давало «подъёмные»). Подались они в далекие уральские края, понятно, не от хорошей жизни, а от безземелья и нищеты. Обосноваться-то они обосновались, конечно, но вот жили не просто небогато, жили очень бедно. Ну, а уже при советской власти в Герасимовку (впрочем, как и в окрестные сёла) привозили ссыльных «спецпереселенцев» — раскулаченных из других районов страны. Если в Герасимовке жить было тяжело, то на спецпоселении — просто запредельно. По свидетельствам очевидцев, люди просто погибали от голода. И вот теперь — внимание: некоторым из этих самых спецпереселенцев Трофим Морозов, отец Павлика, выдавал документы, которые позволяли им легально уехать на родину или в любое другое место страны (видимо за мзду, хотя великая ли могла быть мзда с людей, умирающих от голода?!). Вот, собственно, преступление, в котором Павлик уличил отца, а тот за это получил срок в лагерях. Двоюродная сестра Татьяны Морозовой (матери Павлика) Агафья Фокина характеризовала Трофима как «тихого и спокойного мужчину», «ему поручат корову последнюю забрать, а он выпьет — и не заберёт». Такой вот председатель. И кстати: к моменту ареста он председателем уже не был — сам отказался от этой должности. Правда, совсем не по политическим соображениям: как раз в это время он «загулял» — ушёл от жены с детьми к молодой девке, Нине Амосовой. Дома почти не появлялся: там его каждый раз ждал скандал жены, а семья стала бедствовать.

Теперь о Павлике. Мог ли тот сам, по собственному почину, «сдать» отца заезжему «проверяющему» и рассказать тому про поддельные справки? Такое если и могло бы быть, то только при одном условии: если б в Герасимовке была действительно мощная, идеологически подкованная пионерская организация, имеющая реальную силу. То есть за Павликом (подростком) должен был бы обязательно стоять взрослый, который сумел бы достаточно его «накачать» такой идеологией. Между тем пионерская организация в Герасимовке была в зачаточном состоянии. Что, впрочем, не означает, что не могло быть каких-то разовых «пионерских» акций. Нина Купрацевич утверждает: соученица Павлика рассказывала ей случай, когда учительница с несколькими ребятами (Павлик, возможно, был в их числе) скандировали у дома одного из кулаков разученные стишки обличающего содержания. Но при этом сами дети мало что понимали из того, что разучили.

Истинная история свидетельства Павлика против отца на суде, скорее всего, была такой. Известно, что в здании школы (том самом доме, где сейчас музей) проходило заседание суда, где собрали местных председателей, продававших справки спецпереселенцам. Всего девять (!) человек, в числе них и Трофим Морозов. На это заседание пришла и жена Трофима, Татьяна Морозова, с детьми, старшим из которых был 13-летний Павлик. Судьи могли спросить у него про отца, а он мог что-то ответить. Но явно его ответ не мог быть той самой обличительной речью, в которой пионер обвиняет отца в контрреволюции. Вообще, по свидетельству сельчан, Павлик был «шустрым», то есть сказать-то что-то мог. Но! Малоизвестные факты: во-первых, он говорил с таким белорусским акцентом, что судьи (в отличие от местных) просто могли не понять половины слов, во-вторых, он... заикался, причём настолько сильно, что над ним смеялись, и это многие помнили. В общем, ни в коей мере оратором он не был, и максимум, что мог произнести — какие-то слова в поддержку матери, обличавшей мужа из мести за измену.

Пойдём дальше. Полгода спустя после доноса на отца Павлик с девятилетним братом Фёдором пошли в лес за ягодами и не вернулись. Были найдены их тела со следами насильственной смерти.

Арестовали по этому делу сразу... восемь (по другим данным — десять!) человек. По протоколам арест произошёл 6 сентября, сразу как нашли тела, на деле же многие утверждают, что дед Сергей, Арсений и Данила участвовали в похоронах, а арестовали их позже.

И все свидетели сходятся на том, что процесс был показательным: хватали сначала всех, кто «под руку попался», а потом осудили всех, кто не смог выдать стопроцентное алиби. Про одного из этих арестованных, но позже отпущенных, внучка потом рассказывала: «У деда вся голова была в шишках и вмятинах — прикладами били». Вот — методы следствия.

Но тех ли обвинили, кто убивал?

Итак, по приговору осуждены четверо. Двое непосредственных убийц — Сергей Морозов, дед Павлика и Фёдора, и Данила — двоюродный брат. Также двое «подстрекателей»: кулак Арсений Кулуканов, который якобы заплатил деньги исполнителям за убийство детей, и Ксения Морозова, бабушка Павлика — за «подстрекательство».

Давайте всмотримся попристальнее в этих четверых. Деду Сергею на момент преступления был... 81 год. Ну что тут скажешь? Крепкий, видимо, старик, если сумел в таком возрасте в лесу (!) участвовать в убийстве двух детей (своих внуков, между прочим). Сельчане, кстати, рассказывали, что дед на суде говорил: «Страдаю аки Христос — безвинно».

Теперь Данил, 19 лет. По утверждению многих — деревенский дурачок, которого обвинить в чем-то легче лёгкого: по слабости ума отпереться не сможет. Ну а подстрекатели — родная бабка и местный кулак, то есть зажиточный крестьянин.

Насчет кулака Кулуканова (говорящая фамилия, правда?) — тут история особая. Одна из исследователей — екатеринбурженка Анна Пастухова (это она помогала музею с грантом, а впервые приехала в Герасимовку ещё в 90-х годах вместе с Хлебниковым) познакомилась в Тавде со свидетельницей, нигде не упоминавшейся в связи с Павликом, — Матрёной Шатраковой, родной дочерью того самого кулака — Арсения Кулуканова. Эта женщина поставила на ноги четверых детей (у всех — высшее образование!) — её, дочь «врага народа», власти почему-то не тронули. И вот первый интересный факт: мать Павлика Татьяна Морозова, приезжая в Тавду, всегда останавливалась... у неё в доме, и никогда никакой злобы к ней — вроде бы дочке убийцы! — не питала. По её свидетельству, и Арсений, и дедушка Сергей, и Данила (заказчик и предполагаемые убийцы) Татьяне всегда помогали, а Павлика и Федю так просто жалели: одевали, всё время он ходил к ним кушать.

Ну а про арест отца Матрёна говорит так: «Отца моего не сразу арестовали, запутали его. Запутал Ванька Потупчик» (Иван Потупчик — один из милиционеров, расследовавших это дело)...

А окровавленный нож, найденный за иконой? А свежезамоченное белье с пятнами крови? Это на третий-то день! Очень уж смахивает на преднамеренную фальсификацию...

Что, впрочем, вовсе не означает, что убивали, как утверждает Дружников, сотрудники ОГПУ, а говорит лишь о том, что дело расследовалось по принципу: «схватить и осудить» — неважно кого, лишь бы быстро и показательно. Остаётся только одно, признать — в этом деле до сих пор больше вопросов, чем ответов...

Впрочем, прежде чем закончить эту часть, я приведу версию Нины Купрацевич. Нина Ивановна, относясь к Павлику и Фёдору как к невинно убитым детям, между тем и ко всем четырём осуждённым на расстрел тоже относится как к пострадавшим без вины. И на мой вопрос: «Кто же в таком случае убийца?» рассказывает вот какую историю.

Начиная с 1929 года из Герасимовки было выслано несколько кулаков вместе с семьями, выслали их ещё севернее. Несколько человек из них бежали с этих поселений и вернулись в Герасимовку, но в деревне не остались, опасаясь новых арестов, а поселились в лесу, в землянках, как когда-то первые поселенцы. По крайней мере, об одной такой землянке рассказывали свидетели. Вот на кого-то из таких беглецов и могли наткнуться в лесу Павлик с Федей. И, конечно, узнали его и могли рассказать об этом в деревне. За что и были убиты.

Эта версия, по крайней мере, объясняет, зачем было деду убивать не только Павлика, которого он мог ненавидеть из-за предательства, но и его неповинного девятилетнего братишку.

— Об этой версии в деревне всегда знали, — говорит Купрацевич. — Но не болтали посторонним. Может, и до сих пор кто-то знает и может назвать имя убийцы...

Новейшая мифо-история

Бывает градообразующее предприятие, а бывает градообразующая... идея. Или, говоря о Герасимовке, правильно сказать «селообразующая?». В общем, целое село жило и продолжает жить идеей о Павлике.

В Герасимовку до сих пор ведёт очень хорошая дорога, первая такая в районе. И всё это село в советское время было образцово-показательным: дома добротные, выкрашенные. Памятник, музей, обелиск: всё предназначено для паломничества в «святое» место. В музее, конечно же, парта, за которой сидел Павлик, букварь и его бюст, вдвое больше натуральной величины — как раз между портретами Ленина и Сталина. Когда-то здесь отбоя не было от пионерских делегаций, всё село только этим и жило, повторяя заученные наизусть легенды.

Потом, когда Павлик стал символом предательства, а пионеров и вовсе не стало, всё начало хиреть.

«Музей законсервировали. Открывали, правда, тем, кто приезжал специально взглянуть, да только мало таких стало», — так вспоминала Анна Пастухова свою первую поездку в Герасимовку.

Миф, который долго создавался из этого места, приобрёл к концу ХХ века чёткую окраску социальной драмы, которая год от года становилась всё более заметной: у музея потекла крыша, на памятнике пионера-героя хулиганы отбили буквы... К тому времени, когда Купрацевич стала директором, на сотрудников там оставалось лишь 0,5 ставки.

памятник

Памятник Павлику Морозову в центре Герасимовки. Он стоит на могиле Павлика и Фёдора. Фото автора.

И тем не менее музей удалось отстоять. В первую очередь потому, что для Герасимовки, жившей мифом о Павлике, всё равно ничего равноценного ему не нашлось.

На каждой экскурсии по этому музею Нина Купрацевич рассказывает о тяжёлых годах коллективизации, а потом, когда начинает говорить о Павлике, рассказывает о нём, как о невинно погибшем подростке, не забывая помянуть при этом и о братишке, старательно отделяя от Павлика и образ пионера-героя, и образ предателя. А к памятнику в центре деревни она относится как к могиле (каковой она на самом деле и является), не забывая возложить цветы. Никогда не поминает злым словом и его «убийц», считая их также невинно пострадавшими. Мало того: бывая в церквях, обязательно ставит всем шестерым свечки, старательно записывая имена, которые нужно помянуть «за упокой»: Павел, Фёдор, Данила, Сергей, Арсений, Ксения...

Для неё Павлик — это не миф и не символ. В отличие от нас...

дорога

К Герасимовке до сих пор ведёт прекрасная асфальтовая дорога, первая такая во всём районе. Фото автора.

Кстати

В конце сентября в Герасимовке намечается научная конференция, посвящённая Павлику Морозову, организатор которой — управление архивами Свердловской области. Миф о Павлике продолжает быть интересным, в том числе для учёных.

МифоОтражение

Московский театр им. Йозефа Бойса на прошлом фестивале «Коляда-plays» представлял спектакль «Павлик — мой бог», ставший событием фестиваля, получивший единодушный Гран-при.

Где бы ни игрался спектакль, он неизменно собирает полные залы. Уже и потому, что на его афише вызывающий лозунг: «Сдай папу — помоги Родине!». Здесь всё смешалось — мифы и реальность, прошлое и настоящее, смешное и трагическое, правда и вымысел. Связующая нить — предательство. Другое дело — чьё?

Поставленный выпускником факультета журналистики УрГУ, а ныне довольно известным кинодокументалистом Евгением Григорьевым, он берёт не столько темой («подвиг» пионера-героя Морозова давно уже развенчан), сколько нетривиальностью подхода к материалу. Детство режиссёра прошло в Тавде, недалеко от павлик-морозовской Герасимовки, и потому многое знакомо и впитано с младых ногтей. Но как трансформировались эти знания! Элементы кино сегодня очень популярны на театральной сцене, но в спектакле экран — не просто элемент сценографии, а одно из основных действующих лиц, он соединяет эпохи, выстраивает перспективные планы (и не только визуальные). Сам же Павлик — не просто оживший миф, он — реальный (в спектакле — гипсовый) памятник известного свердловского скульптора Петра Сажина. Но, как выясняется, даже памятники умеют любить, ненавидеть и так же, как и мы — не умеют прощать.

Наталья Подкорытова.

Областная газета Свердловской области