«Пассажирка» и капитан

15 сентября Екатеринбургский оперный театр откроет свой 105-й сезон российской премьерой оперы Моисея Вайнберга «Пассажирка» в постановке британского режиссёра и сценографа Тадэуша Штрасбергера. Фото: Алексей Кунилов

15 сентября Екатеринбургский оперный театр откроет свой 105-й сезон российской премьерой оперы Моисея Вайнберга «Пассажирка» в постановке британского режиссёра и сценографа Тадэуша Штрасбергера. Фото: Алексей Кунилов

  • Опубликовано в №167 от 09.09.2016

Два года назад он дебютировал в России постановкой оперы «Сатьяграха» в Екатеринбургском театре оперы и балета. И в оперном мире это было как открытие шлюзов. С реальными героями, Индией мудреца Ганди, на сцену пришло страстное осмысление проблем сегодняшнего мира. Традиционная развлекательность оперы уступила место публицистике. Новая постановка британского режиссёра на Урале ещё острее по контексту: в зрительном зале будут свидетели той недавней истории, события которой развернутся на сцене.

В Освенциме был даже… оркестр

– Первое, что увидит пуб­лика на премьере, – говорит Тадэуш, – занавес, ничем не напоминающий классический оперный. Может показаться, что на нём – абстрактная картина, на самом деле это фотография, которую я сделал внутри газовой камеры в Освенциме, чтобы зрители смогли представить себе, что видели и чувствовали люди в последние минуты перед смертью.

– В какой момент родилась эта пронзительная идея: занавес – документальное фото как эпиграф к спектаклю?

– Это не было одномоментным озарением. Я продолжал собирать, накапливать материал. Фотографировал. Потом разместил все фотографии (печи Освенцима, штукатурка, какие-то металлические детали) в своей мастерской, на стене. И недель пять-шесть просто смотрел на них – передвигал, совмещал. Понимал, что это визуальная часть постановки, которая должна выразиться в макете. Но даже на макете было несколько вариантов занавеса. И по мере того как ты смотришь на них, всплывает наконец тот вариант, который больше всего устраивает. Точнее всего выражает идею. Извините за, быть может, некорректное сравнение, но это похоже на выбор в магазине: «твой» вариант сам к тебе потянется.

– Вы общались в Польше с Зофией Посмыш, автором радиопьесы и повести «Пассажирка из каюты 45», на основе которой написано либретто оперы. Для режиссёра – редчайший опыт, поскольку Посмыш – не просто писатель…

– … а человек, переживший Освенцим и свою встречу с прошлым. Именно она однажды, на шумной улице послевоенной Польши, услышала голос надзирательницы из Освенцима… С Посмыш, которой 93 года, много интервью. По­этому, когда я встречался с ней, она уже не была для меня незнакомкой. А за два часа разговора мы и вовсе сблизились. Я спросил её о постановках «Пассажирки» во Вроцлаве, в одном из театров Австрии – чего не учли те постановщики, что потерялось из её истории? Рассказав о своей идее, поинтересовался её мнением: сработает ли? Она дала полную свободу действий, ещё раз подчеркнув: – она не считает себя «полновластным владельцем истории». Такое могло случиться с любым другим узником концлагеря. И если эта история развивается, люди узнают о ней, что-то привносят, дополняют – она удовлетворена.

– Зофию Посмыш критиковали за то, что опера «недостаточно еврейская»: были убиты шесть миллионов евреев. Но она рассказывала только свою собственную историю. Она была студенткой, и её отправили в Освенцим за статьи против оккупации немцами Польши. О многом, подчеркивала Посмыш, что она знает о войне, она узнала уже после. У нас же это знание есть... Фото: Алексей Кунилов

Досье "ОГ"

Тадэуш ШТРАСБЕРГЕР, режиссёр-постановщик, сценограф

Родился в 1976 г. С 25 лет стажировался в театрах Италии («Ла Скала», «Сан Карло» в Неаполе, «Ла Фениче» в Венеции), США (Хьюстон, Питсбург, Мичиган) и других стран.

Первая самостоятельная постановка – «Риголетто» в театре штата Колорадо (2005). Как режиссёр и сценограф поставил спектакли «Золушка» (Ирландская опера, Висбаден), «Газета» Россини (Вильд­бад), «Двое Фоскари» (Лос-Анджелес, Валенсия, Вена), «Набукко» (Миннесота, Вашингтон, Флорида, Филадельфия), «Гамлет» Тома (Канзас-Сити, Вашингтон, Миннесота), «Поругание Лукреции» Бриттена, «Свадьба Фигаро» и «Дон Жуан» (Норвежская национальная опера), «Орестея» (фестиваль Бард Саммерскейп, совместно с Мариинским театром), «Травиата» и «Волшебная флейта» (Аризона), «Девушка с Запада» (Монреаль, Тирольская опера, Инсбрук) и др.

 

– Жуткая деталь, о которой вы однажды рассказывали, – в Освенциме был даже оркестр! А на въезде в концлагерь – надпись «Труд освобождает». Это такой особый цинизм?

– Сделано это было для Красного Креста, который периодически проверял, соблюдаются ли права человека (?!) в концентрационном лагере. Такое было не только в Освенциме, но, например, и в Терезине в Чехословакии. Вообще, в истории человечества музыка часто использовалась в каких-то угнетающих ситуациях. Даже американский джаз корнями своими из рабского прошлого… Работая над «Пассажиркой», узнал историю одного композитора, который погиб в концлагере. Он поставил там несколько музыкальных представлений, которые исполняли заключённые, в том числе дети. Опера называлась «Wunderbar» – «Чудесно». Детская история, детский хор. В концлагере! Но это уже другая миссия музыки. Люди через музыку рассказывали о своих страданиях.

– У некоторых режиссёров – жёсткая установка на ви́дение спектакля. Придумают – и уже ни на шаг не отступят. Мы встречались с вами в конце минувшего сезона. Прошло лето. Что-то изменилось если не в концепции, то в деталях спектакля?

– Интересный вопрос. Режиссура – процесс ненормированный. Ты всё время работаешь – со светом, с материалами. Но потом всё откладываешь и начинаешь работать с актёрами. С настоящим «материалом» режиссёра. Последней моей постановкой была мировая премьера оперы «JFK» Литтла. Это было как раз летом. Мы погрузились в иной мир. И очень хорошо: к «Пассажирке» я вернулся отдохнувшим. Всё время думать об Освенциме, о нацизме – тяжело, необходимо на время откладывать эти тяжёлые размышления. Знаете, Вита Цыкун, дизайнер по костюмам на этом спектакле, говорит: «Я не могу читать об Освенциме в той комнате, где сплю». Она вообще не может работать над этим материалом в закрытом пространстве.

Что касается идей – да, продолжаю выбирать более выразительные, точные. Например, была мысль: в эпизоде Освенцима на сцене идёт снег. Исторически оправданно: в Польше такой же климат, что и в России – холодно большую часть года. По первоначальной задумке холод должен был воплотиться через снег. Когда же увидел идею воплощённой – понял: слишком романтично. А Освенцим – не то место, где должны возникать ассоциации Нового года, умиротворённости и сантиментов. Мне нужны другие эмоции в зрителях. Через рампу должно выплёскиваться чувство неудобства, униженности. Значит, холод надо передать иными, более агрессивными средствами. Впрочем, ещё многое в процессе…

– В «Пассажирке» есть тема одиночества. Как в «Сталкере» у Тарковского. Я познакомился с его творчеством в университете: ходил на разные фестивали. И однажды: о, Тарковский – это интересно... А 20 лет спустя, когда ты работаешь над «Пассажиркой», вдруг возникают воспоминания, аналогии. И ты лезешь в YouTube, пересматриваешь DVD, чтобы понять – а ты не сошёл с ума: многое так похоже. Фото: Ольга Керелюк

«Я ходил в театры по чужим билетам»

– Со времён «Летучего голландца» корабль на сцене – большая проблема: как его изобразить? Но помню – вы оговорились, что в случае с «Пассажиркой» проблема обернулась достоинством. Родилась мысль о контрасте: море – это свобода, корабль – замкнутое пространство, где люди «заблокированы». Над оперой вы работаете ещё и как сценограф. У вас есть образование художника? Вам не хватает режиссёрского образования, и вы пошли ещё в одну сторону?

– Я вообще-то не режиссёр.

– ?!

– Да-да, у меня техническое образование. Я инженер-электрик. В юности мне посчастливилось получить грант на бесплатное обучение в университете. Четыре года я жил в Нью-Йорке (а сам я из маленького городка). И мне неважно было, для чего, в какой области дан грант. Важно было, что благодаря этому появился шанс жить в мегаполисе – общаться, узнавать, видеть. За четыре года в Нью-Йорке я посмотрел сотни постановок в разных театрах. Денег на билеты в театр грант, естественно, не предусматривал. Поэтому обычно я дожидался первого антракта в театре, и когда видел, что кто-то покидает спектакль (надо домой, рано вставать), – я подходил и просил билет. В силу этого у меня всегда были хорошие места – в партере или в ложе. Зато потом нередко случалось такое: смотрю спектакль и вдруг понимаю – о, это же опера, которую я видел, так вот как она начинается, а я и не знал. В мировом оперном репертуаре я знаю про многие оперы – как они заканчиваются, а вот как начинаются – иногда большой вопрос (смеётся).

– Но если нет специального образования, откуда столь выразительное образное мышление? Имею в виду, в частности, деталь с многочисленными чемоданами. В концлагере. За каждым – судьба узника. Люди ехали и не знали, что их ждёт. На территории концлагеря приметы мирного существования людей бьют в самое сердце.

– Мне, видимо, повезло: есть дар эмоциональной памяти. Важно уловить эмоцию, зафиксировать её, а затем воплотить на сцене. Но работать приходится больше, чем иным коллегам – у меня комплекс по поводу отсутствия режиссёрского образования. Комплекс непрофессионала. Отсюда – импульсивность и даже одержимость в некоторых вещах. Но это, считаю, неплохо. Хуже, когда замечаю у коллег «комплекс профессионала» – когда их ведёт не искреннее чувство, а всего лишь ремесло.

– Первое, инженерное образование пригождается в профессии режиссёра?

– Технические вещи никогда не были мне интересны. Всегда знал, что буду заниматься другим. Учился прилежно и успешно ровно настолько, чтобы не потерять грант. Но! Что важно в инженерном образовании? Решение проблем. У тебя есть задача, и ты должен предпринять некие шаги, дабы получить результат. Собственно технические аспекты не так важны. Например, в спектакле есть Луна и человек. Ты должен сделать так, чтобы человек полетел на Луну. Тут скорее важна глобальная задача, а не то, какими приспособлениями ты этого достигнешь. Так и с «Пассажиркой». Есть ноты. Есть герои. Есть множество нюансов сюжета. Я должен использовать свои и художественные, и технические навыки, чтобы воплотить замысел композитора. Так что в каком-то смысле сегодняшняя работа не сильно отличается от инженерного образования.

– «Пассажирку» ставили в ряде стран, были концертные версии оперы в России. Как режиссёр смотрите чужую интерпретацию или…

– Я посмотрел кусочки всех постановок, что есть в открытом доступе. Скорее хочется не увидеть, а услышать, что делали коллеги. Понять, как распределяется время в ходе спектакля, уловить акценты. Смотреть чужое перед собственной постановкой очень опасно. Будет довлеть, мешать. Мало кто из режиссёров смотрит работы коллег. Из той же боязни.

– Редчайший случай, когда опера основана на реальных событиях. Соотношение документальности и театра в данном случае? Многие солисты говорят: «У нас ощущение, будто мы делаем фильм».

– Надеюсь, это свидетельство правдоподобности происходящего. Хуже, когда кое-кто из молодых делал вначале мизансцены очень по-оперному. Это вызывало улыбку. Однажды я спросил: «Тебе всего двадцать с небольшим. Откуда ты взял эти штампы? Кто тебя научил делать эти «оперные штучки»? Заставляю их перестать делать эти нелепости. Всё время повторяю: сначала мысль, потом – слова, потом – действие. Если артист думающий – ничего опереточного, нелепого не появится. Россия – страна, где родился Стани­славский. Именно здесь зародилась мысль о естественном поведении на сцене. И именно русская театральная школа признана во всём мире. Так, может, не стоит всё время ориентироваться на Запад? Может, к вам сюда почаще привозить иностранцев, чтоб напоминали о ценности «русского стиля» в театре?

– Поскольку вы работаете в разных странах, можете сказать, чего сегодня больше в оперном мире – современных постановок или классики?

– Зависит от места. Америка очень консервативна и классична. Из-за спонсоров. Театры Америки не финансируются государством, они сами ищут деньги на постановки. Поэтому тут больше маркетинга. Спонсоры, богатые и пожилые – у них же более консервативные пристрастия. Они не хотят «рвать себе сердце» авангардными актуальными историями. Собрать с друзьями пять миллионов долларов на театральную постановку и получить в результате что-то социально-критическое – нет, это не для них! Ты же как режиссёр в данном случае ощущаешь себя обезьянкой, которой платят деньги, чтобы посмотреть шоу. Но есть исключения – сильные театры идут против течения.

В Германии иная ситуация. Театры финансируются государством, поэтому все считают обязательным поставить что-то политическое, броское внешне, но – не затрагивающее сердце. В русском же театре (внимательно слежу за его репертуаром) очень сильна традиция ХIХ века. Это музыка, затрагивающая душу… Возможно, нужно больше постановок русских режиссёров в Европе, а европейских – здесь. Тогда был бы обмен идеями. В открытом пространстве. Идеальный вариант парт­нёрства – Пушкинский музей или Эрмитаж, где мировое изобразительное искусство представлено произведениями россиян и европейцев.

– Культура – не то, с чем мы рождаемся в ДНК, а то, что приобретаем. Единственная моя задача, будь то «Пассажирка», «Сатьяграха» или «Евгений Онегин», – показать музыку так, чтобы она тронула, вызвала любопытство. В идеале – вошла в генетический код. 

На фото справа – переводчик Ярослава Калесидис. Фото: Алексей Кунилов

Холокост не наступает внезапно

– У абсолютного большинства будущих зрителей «Пассажирки» перевёрнутое восприятие творчества её автора – польского и российского композитора Моисея Вайнберга. Сначала мы узнали об опере. Потом оказалось: Вайнберг написал музыку к стольким фильмам – «Летят журавли», «Укротительница тигров», «Последний дюйм», «Тегеран-43», «Афоня», «Гиперболоид инженера Гарина». Даже сочинил знаменитую песенку Винни-Пуха «Кто ходит в гости по утрам…»! Знаем, любим. Но относительно автора было полное неведение. А у вас?

– С советскими фильмами, к сожалению, вообще не знаком. Я был поражён другим: параллельно с музыкой высокого жанра Вайнберг писал и для цирка. Шлягеры, популярные мотивчики. Жаль, большинство этой музыки утрачено: композитор писал её для разовых представлений и не думал публиковать, сохранять. Но эта цирковая музыка помогла мне как режиссёру понять многое: Вайнберг знал, как создать музыкальную поддержку циркового представления, как держать напряжение, как подготовить публику к тому, что произойдет взрыв, кульминация. В «Пассажирке» же нет вообще эмоциональных пауз. Каждый (!) момент драматичен, каждая секунда.

– Не хочу давать скучать – ни себе, ни зрителям. Задача – создать объёмное пространство, трёхмерное, чтобы зрители даже не вспоминали: а что там дома, а что будет на ужин? Должно получиться такое путешествие без паспорта. Фото: Алексей Кунилов

– Слышала, во время репетиций, в сценах Освенцима, актёры доходят до реальных слёз. То же случается и в цехах, где шьётся одежда узников: за каждым – своя страшная судьба…

– Конечно, в школе я проходил, что такое Холокост, читал об этом, смотрел фильмы, фотографии. И думал, что знаю многое. Но посещение Освенцима сильно изменило мои представления. На фотографиях видны лишь отдельные фрагменты – невозможно составить полную картину. В Освенциме я увидел пространства, которые могут сравниться с целым городом. И там были сотни тысяч узников. Уничтожение людей было индустриально организовано. Пока не увидишь масштабов – невозможно прочувствовать, что такое Холокост.

Мне кажется, это история не о том, что случилось после войны, а о том, что произошло до. Сама история – не путешествие на теплоходе из Германии в Бразилию, а путешествие по своему внутреннему миру. С вопросом – что ты за человек? Как случилось, что Лиза стала надзирательницей, виновной в смерти тысяч людей? Очень просто сказать: такие люди были чудовищами, монстрами. Но как они стали такими? Каковы инструменты манипуляции людьми? Как крупинки зла, множась многократно, становятся глыбой, катастрофой? Думаю, вопрос актуален и сейчас – когда мы размышляем о войне, международных конфликтах, терроризме.

Холокост не наступает внезапно. Наши героини, Марта и Лиза, когда-то были похожи – девушки с листовками, увлечённые политическими настроениями, каждая выполняла свой долг, и может быть, развернувшись всего лишь на градус друг от друга, они вдруг оказались на противоположных полюсах.

Тадэуш Штрасбергер (в центре) провёл в Освенциме несколько дней, после чего решил: не надо создавать в спектакле точной визуальной копии концлагеря. «Инженерной» задачей стало – найти способ воссоздать атмосферу. Сначала он пробовал это в своей студии в Лондоне, теперь – на сцене Екатеринбургского оперного. Фото: Ольга Керелюк

– Дистанция от Второй мировой войны такая огромная, что наше общество уже столкнулось с проблемой адекватности восприятия войны. Многого не знаем, путаем даты, причины и следствия. Тема войны в искусстве – та же «работа с ошибками». Когда на экране, в сценах на передовой, видишь военных в форме, словно только что из-под швейной машинки, или женщин с ухоженными причёсками – просто не веришь. Неправда о войне, с которой мы столкнулись – ощущается ли она Западе?

– В Америке и на Западе с этим ещё хуже. Даже когда сегодня в мире происходят какие-то военные события, мало кто понимает реально, что это такое. Воспринимают вроде видеоигр. И оценивают любую войну как нечто героическое – этакое противостояние добра и зла. А миру сегодня больше всего нужна доброта. Мир агрессивен. Я эмигрировал в Великобританию, потому что политика США стала слишком высокомерной, постоянно провоцирует на конфронтацию. У Великобритании тоже большая имперская история, когда страна применяла насилие по отношению к другим, но после Второй мировой вой­ны британцы, мне кажется, стали совершенно другой нацией.

Возможность выбрать для жизни место, которое тебе нравится, – привилегия моей профессии. Не все могут позволить себе переехать в другую страну. Но театр – это возможность путешествия без паспорта. Это даже не телевидение, которое забирает ваше внимание на пару минут. В театре ты готовишься к восприятию ДО спектакля – и ПОСЛЕ продолжаешь думать о нём. К тому же, в отличие от СМИ, зависимых от политики, театр – более свободное и безопасное место для разговора по душам. Здесь даже молчание содержательно.

– «Пассажирка» – очень противоречивая история. Построение сходно с «Сатьяграхой»: нет по порядку выстроенной истории. Есть комбинация эпизодов. Публике придётся думать, интерпретировать. Как и в «Сатьяграхе», я хочу сделать спектакль, на который публике захочется прийти во второй и в третий раз. Фото: Алексей Кунилов

– Тадэуш, вы когда-нибудь бывали в России в День Победы? Просто на улицах, вблизи ветеранов? Вот где выплёскиваются настоящие эмоции. Вот где молчание, слёзы в глазах красноречивее любых слов…

– В 2012 году я был на 9 Мая в Москве. Признаюсь, не специально. Я не знал даже, что будет такое празднество. Приехал на пару дней по делам. Решил, что в первый день схожу на Красную площадь, в ГУМ – огляжусь… И вдруг вижу тысячи и тысячи военных, военизированную технику. А дальше – мощное театрализованное военное действо. Впечатляюще! Я был один, а вокруг тысячи людей. Протиснулся. И смотрел. Во все глаза. Машины. Оружие. Лица. Детали формы. Многотысячное эхо от криков «ура»… Для меня как для режиссёра это был бесценный опыт. Ведь у разных стран свои собственные традиции политически выражать свою радость, горе и память. В тот день я увидел Россию.

Областная газета Свердловской области