Кот-самурай? «Мяу» после харакири

В год 60-летия «Урала», единственного в регионе толстого литературного журнала, «Областная газета» представляет его, читая вместе с молодыми авторами. Апрельский номер читаем с поэтом Инной ДОМРАЧЕВОЙ.

— «Олигархический транзит» Сергея Яковлева заинтриговал с первых строк предисловия. «В условиях, когда бред шизофреника неспособен конкурировать с ежедневными новостями на экранах и страницах газет…» Как газетчик должна была бы возражать, но… согласилась, а пойдя читать дальше эту «почти документальную историю», ничуть не пожалела. Чтиво, явленное прекрасным русским словом!

— Яковлев в прошлом — сотрудник редакции «Нового мира», лауреат различных литературных премий и член Русского ПЕН-центра. Мастерское владение словом в данном случае даже предсказуемо. В отличие от многих коллег по цеху, автор не пренебрегает интригой, неожиданными поворотами сюжета, но язык, безусловно, — один из значимых персонажей повести. Повесть описывает постперестроечные годы, «период начального накопления капитала», и речь персонажей, равно как и авторская речь, убедительно реконструирует для читателя то время. Даже если читатель (я, например) в описываемый период был ещё ребёнком.

Про стремительный переход из социализма в капитализм не писал только ленивый, однако Яковлев взял небанальный ракурс: на большое современное судно приходит юный практикант, идеалист из сухопутного городка, влюбившийся в море по книжкам… Конфликт, в центре которого юноша оказывается, рельефно очерчивает характеры и показывает, чем идеалист «новой формации» отличается от идеалиста «советского разлива». На корабле служит фактически старший альтер-эго главного героя, который, несмотря на разочарование в себе и в жизни, оказывается честнее, цельнее и даже витальнее молодого практиканта. По первой части повести можно предположить, несмотря на остросюжетный жанр, некую ностальгическую ноту, взятую автором, однако посмотрим, чем завершится история в майском «Урале».

— Предельно контрастна к предыдущему тексту, апеллирующему к советской прозаической традиции, вторая повесть номера — «У кота была собака» Николая Лентина. Для неподготовленного читателя текст, скажем так, спорный. Это надо же: в городе начинают происходить само-убийства… котов!

— Лентин, безусловно, тоже опирается на традицию, но это традиция Пелевина, быть может — даже Борхеса и Кафки. Повесть, начинающаяся в декорациях Андрея Кивинова (автора литературной основы многочисленных «ментовских» сериалов), чем дальше, тем больше приобретает черты то хоррора, то восточной притчи. Способы расстаться с жизнью животные выбирают самые разнообразные, сложные и очень человеческие. Кот, живущий в японской дипломатической миссии, умудряется даже совершить харакири. Как это удаётся животным? Кто стоит за суицидальной пандемией, охватившей город? Можно ли противостоять этому существу?

Главный герой повести, капитан Алексей Котов, к первому эпизоду относится как к курьёзу, последующие его уже раздражают, особенно когда в помощь полицейскому отряжают эксперта Васильева и лейтенанта Хвостова (группа «Кот Васька с хвостом»). Однако ситуация продолжает раскручиваться, ломая жизни уже не четвероногих, но людей. Звериное безумие оказывается заразным, хотя, скорее, в переносном смысле. На фоне человеческой безжалостности друг к другу и готовности манипулировать ближним даже клинический безумец «человек-кот» выглядит образцом здравомыслия. У повести открытый финал, оставляющий за читателем такое же, как и за главным героем, право решать: кто ты и что сделал для того, чтобы те, «кого ты приручил», были живы и счастливы?

— Поэзия в номере традиционно представлена целым рядом авторов, но — тут выбор за вами, Инна…

— Остановлюсь на двух именах: Лера Манович и Сергей Ивкин. Манович — москвичка, однако имя её хорошо известно и региональным любителям поэзии. Например, сейчас, когда мы с вами беседуем, она выступает в Нижнем Новгороде, в рамках проекта издательства «Русский Гулливер».

В апрельскую подборку «Урала» вошли преимущественно верлибры Леры (простите за невольную аллитерацию), однако завершает её текст вполне силлаботонический. Многие верлибры отчётливо нарративны — то есть автор рассказывает историю, просто сообщая ей иное, не прозаическое дыхание.

Сергея Ивкина, поэта и художника, на Урале знают не только любители поэзии, но участники разных культурных акций в регионе. Впрочем, как и Манович, Ивкин не ограничивается пределами своей «локации». В эти дни, например, Сергей в Красноярске, на одном из крупнейших сибирских литературных событий — фестивале «КУБ». Кажется иногда: к Ивкину приделан… даже не мотор, скорее — небольшая электростанция, потому что невозможно же жить и работать с такой событийной плотностью. Может, именно поэтому поэзия Ивкина обладает какой-то особенной тягучей нежностью, его стихи — своего рода барокамера, в которую он погружается, скрываясь от агрессивного и стремительного мира. Даже резкие и жёсткие тексты Сергея сохраняют это свойство.

— Мы с нашими собеседниками давно не заглядывали в «Детскую». А нынче в этой рубрике — лауреат престижных конкурсов имени Алексея Толстого, Маршака, «Новая детская книга», постоянный автор журналов «Кукумбер», «Мурзилка», «Костёр»… Может быть, стоит заглянуть?

— Стоит. И заодно можно убедиться, что сказочники получаются не только из врачей и математиков, как принято думать. Из юристов иногда тоже выходят ого-го какие сказочники! Парадоксальные, немного сатирические сказки Алексея Лисаченко, уроженца Томска, а ныне нашего земляка, напоминают Григория Остера и Сергея Седова, хотя, по сравнению с ними, Лисаченко более… монументальный, что ли. Его сказки довольно длинные, со множеством разнообразных (так и хочется сказать — юридических) подробностей. Впрочем, если читать их вслух совсем молодым любителям сказок, можно слегка сокращать, все мамы и папы владеют этим приёмом.

Вообще, сказки Алексея Лисаченко, несмотря на юмористическую составляющую, очень серьёзные и полезные. Они учат ребёнка игнорировать рекламные акции, беречь природу и даже объяснять бабушке, что… перекармливать внука не следует.

• Опубликовано в №76 от 4.05.2018