«Можно только пожалеть, что Бажов этого не сделал»

Гостем «Областной газеты» стал писатель Александр Больных – страстный поклонник творчества Павла Бажова, взявшийся продолжить некоторые из линий, которые сам Бажов развить не смог или не захотел.

– Александр Геннадьевич, не знаю, согласитесь ли вы со мной, но мне кажется, что Бажов – писатель недооценённый, потому что его постигла та же участь, что и историю древнего мира в школьной программе. И то, и другое обычно читают в том возрасте, когда ещё не готовы понять всю глубину явления, а потом уже редко возвращаются.

– Я с вами совершенно согласен. Бажов – действительно автор очень недооценённый. Во многом это проистекает от того, что его «записали» в детские писатели. Какой же он детский? Это всё равно, что Кэрролла с его «Алисой в стране чудес» или Свифта с «Гулливером» в детские писатели отправить. 

Бажов – писатель гораздо более сложный и многоплановый. «Каменный цветок» – это ведь очень непростые размышления о том, стоит ли терять себя ради успеха. Он описывает очень любопытный период в истории Урала – становление здесь промышленности. Как раз того периода, когда Урал становится опорным краем державы.

С другой стороны, может быть, отчасти в этом виноват и сам Бажов. Как мне кажется, он совершенно напрасно ограничился в своём творчестве опорой на заводской фольклор. Это, конечно, очень интересный пласт культуры, но всё-таки достаточно узкий. Получается, что он сам на себя какие-то цепи наложил.

– А в каком направлении ещё можно было пойти?

– Если говорить о фольклоре, то это национальный пласт, прежде всего мансийский. А кроме того, опираясь на тот же заводской фольклор, сделать шаг вперёд по примеру Толкиена, который взял сказки, легенды, притчи, но на их основе создал свой мир. От этого Бажов почему-то отказался. Можно было бы предположить, что просто время было не самое располагающее.

– А может, это был сознательный уход в детскую литературу, где многие писатели того и более позднего времени прятались от большой политики?

– Может быть. Хотя есть ведь у Бажова и «Сказы о немцах» – откровенная агитка. Но опять же надо учитывать время написания – 1944 год. 

Тем не менее, даже эта ангажированность достаточно завуалирована, что свидетельствует о незаурядном мастерстве автора. Это всё-таки не тот же, прости господи, Николай Шпанов с его «Первым ударом» и прочим мусором.      

– Ваша первая встреча с Бажовым, как и у всех, была в детстве?

– Да, ничего оригинального. Это была «Малахитовая шкатулка».

– А как и по какой причине состоялось сознательное возвращение?

– Наверно, просто потому, что та же «Малахитовая шкатулка» относится к тем немногим книгам, которые можно и нужно не только читать, но и перечитывать. 

А ещё помог случай. Первый толчок дал московский литературный конкурс «Басткон». Не знаю, что организаторам в голову стукнуло – они объявили всероссийский конкурс по уральскому фольклору. Вот тогда был написан первый рассказ «Лунный кот». А дальше я спохватился – вроде свердловский писатель, а на уральскую тему ничего не писал. 

Из этого родился цикл, благодаря которому кафедра фольклора УрФУ провела параллели между мной и Бажовым. Формулировка «Уральская готика в произведениях П. Бажова и А. Больных» – это оттуда. Я в этом совершенно не виноват (смеётся). Остаётся надеяться, что к этим рассказам будет такое же отношение, как к бажовским. Хотя это, конечно, наглость с моей стороны.

– Но влияние Бажова на ваше творчество действительно есть.

– Безусловно. Я заимствовал пару персонажей, попытался сделать тот шаг, на который по каким-то причинам не решился Бажов. У меня во многих рассказах есть персонажи мансийского фольклора и немного из немецкого. Было показано противостояние нашей и их нечистой силы. Поскольку действие происходит на Урале, то финал для немцев очевиден. Насколько получилось, судить читателям.

– Можно ли всё-таки поставить Бажова на одну полку с такими авторами как Толкиен, Роулинг?

– Пожалуй. всё-таки нет. Он написал только маленький кусочек большой мозаики. Тот же Толкиен или Пол Андерсон – они брали шире. И потом, форма рассказа не предполагает развития характеров, сюжетов. Рассказ описывает какой-то маленький эпизод. Можно только пожалеть, что Бажов этого не сделал. Ему это было бы по силам.

– Бажова называют создателем Уральского мифа. На ваш взгляд, он именно создатель или точнее будет назвать его популяризатором?

– По-моему, он и создатель и популяризатор одновременно. При обработке заводского фольклора он безусловно привносил что-тог своё, поэтому он не должен считаться просто пересказчиком. От скорее соавтор. И в том, что уральский фольклор стал достаточно популярным, как раз заслуга Бажова. Про тот же мансийский фольклор что-то слышали на университетской кафедре, не больше. А Бажова знают все. Хотя и меньше, чем он того заслуживает. 

– Кроме ошибочного и даже вредного занесения в детские писатели, есть другие причины?

– Московский имперский шовинизм. Столичные авторы по умолчанию имеют совсем иной круг издателей и совсем другую известность. В своё время нынешнее знамя российской фантастики Серёжа Лукьяненко на меня насмерть обиделся за невинный вопрос: «В чём разница между хорошим писателем и хорошо раскрученным писателем?». После этого уже тридцать лет со мной не разговаривает.

Бажов, к сожалению, писатель как раз хороший, но нераскрученный. Разве что в пределах уральского региона. И преодолеть это, особенно сейчас, мне кажется, невозможно. Но в то же время я не знаю в России другого такого яркого примера подобного Бажову пусть и на локальном региональном уровне.

– Это сказался гений Бажова или особый энергетический импульс нашего края?

– Конечно, гений Бажова. Иначе это всё так бы и осталось в виде отдельных местных рассказов – в Полевском, в Златоусте, Тагиле. Свёл всё это воедино Бажов.

– Вы много работали как переводчик с разных языков, знакомы с иностранной литературой в объёме, недоступном большинству. Есть где-нибудь автор, подобный Павлу Петровичу Бажову?

 – К фольклору обращались многие авторы. Свой мир создал уже упомянутый Толкиен, из современных авторов разве что ещё Нил Гейман, который обрабатывает скандинавский фольлор, по-моему, он ещё с кельтским работал. Назову ещё Элизабет Бойе, обращавшуюся к скандинавским мифам. Она написала несколько романов, которые объединяются в цикл. В основном подавляющее большинство западных авторов выдирает из фольклора за уши какого-нибудь эльфа или тролля, и всё. Берутся отдельные персонажи, но не сама мифология. Получается фрагментарное и весьма поверхностное использование. 

– Сейчас может среди молодых писателей появиться новый Бажов?

– Почему бы и нет. Если я смог, то почему другой не сможет.

– Алексей Иванов ведь тоже уральскую тематику разрабатывает.

– Он скорее псевдоисторические вещи пишет. Лёшу Иванова я знаю и по «Аэлите», и по другим встречам. То, что он делает, заслуживает всяческого уважения, но он ближе к Дюма, чем к Бажову.

– Сегодняшняя популярность во многом зависит от кинематографа. Сказы Бажова, мне кажется, очень кинематографичны. Тем более при современных-то технологиях.

– Совершенно верно! Потому что материал богатейший, причём в стиле столь любимого сегодня жанра фэнтези. Из, к примеру, «Каменного цветка» можно было бы сделать шедевр. Но…  Отшлёпали недавно колоссальный сериал «Золотая Орда». Прочитал краткую аннотацию на «Кинопоиске» – я этот бред сумасшедшего смотреть не буду. Зато про московских князей.

– Может быть, была бы жива Свердловская киностудия…

– Ну да, а ещё Средне-Уральское книжное издательство.  

– Мир Бажова – это что-то, оставшееся в истории, или мы до сих пор в нём живём, не обращая на это внимания?

– По-моему, он всё ещё вокруг нас. Никуда же не делась Медной горы хозяйка. Просто мы этого не знаем, не видим, да и не желаем видеть. 

– Из его классических персонажей вам какой наиболее близок?

– Тот, о котором он меньше всего писал, вообще только упоминал – Акинфий Демидов. В моих рассказах он действует гораздо чаще. Вот пример из разряда альтернативной истории. Что было бы, если бы не произошло одно маленькое, совсем крошечное событие – императрица Анна отменила закон Петра Великого о единонаследии. В результате чего пошло дробление дворянских хозяйств и промышленных империй. В моём рассказе Акинфий Демидов дал миллионную взятку Бирону, указ не появился. В результате в Европе вместо пушечного короля Круппа был пушечный король Демидов. И весь немецкий «дранг нах остен» накрылся, даже не начавшись.

– А у вас какие-то планы есть по бажовским мотивам?

– Я уже всё, что хотел, написал. Разве что есть один замысел – пародийный детектив о загадке коковинского изумруда, которая ведь так и осталась неразгаданной. 

• Опубликовано в №14 от 26.01.2019