В Свердловской филармонии состоялся «Рождественский концерт. Увертюры и арии из опер». Дирижировал им Фабио Мастранджело. Представляется он сам так – российско-итальянский дирижёр. А что тут добавишь? Выпускник кафедры фортепиано Консерватории им. Никколо Пиччини в Италии, аспирантуры Женевской консерватории и Королевской академии музыки в Лондоне объехал всю Европу, но свой выбор остановил на России. Вот уже больше десяти лет он работает с лучшими симфоническими коллективами страны. Мастранджело востребован и успешен. Не поговорить с ним было бы большим упущением.
Россия? Это любовь с первого взгляда
– Фабио, вы родились в Италии, учились и работали в Швейцарии, в Лондоне. Потом – Канада. Но в итоге оказались в России. Почему именно таким был ваш выбор?
– Россия мне понравилась больше всего. Правда. Я как человек, который был во многих странах, могу так говорить. Конечно, проблемы в России есть, а где их нет? Найти проблемы – не проблема (смеётся). Все думали, что Европа – это такое место, где всё в порядке. Но посмотрите – Англия не в порядке, Франция и Греция совсем не в порядке, Италия – так себе, Испания – как-то более или менее, в Германии меняют канцлера.
У меня не сложилось в Северной Америке просто по стилю жизни. Несмотря на то, что учился в Канаде два года, потом меня пригласили в качестве ассистента дирижёра в университете Торонто, потом я там преподавал, создал свой оркестр, и моя дирижёрская карьера фактически началась в Канаде, но ни разу у меня не возникла мысль остаться там и просить гражданство. Хотя у меня был специальный статус «постоянного жителя». Я знал, что это не моя страна. И наоборот, когда я переехал в Россию, у меня сразу появилось желание стать гражданином России. Восемь лет назад я им стал и очень этим горжусь. Назовите меня сумасшедшим, но это была любовь с первого взгляда.
– Вы живёте в Санкт-Петербурге, который, как вы говорили во многих интервью, считаете культурной столицей Европы.
– Абсолютно заслуженно. А ещё – это самый итальянский город в России. Точно так же, как я родился в самом русском городе Италии – Бари. Кстати, сегодня (беседа проходила 19 декабря. – Прим. «ОГ») – День Святого Николая Чудотворца, которого очень почитают и в православии, так вот его мощи хранятся в Бари, и поэтому этот город очень популярен среди православных паломников. Санкт-Петербург очень европейский город, хотя и русский дух в нём абсолютно присутствует.
– На ваш взгляд, какое место на музыкальной карте Европы занимает сейчас Россия?
– Мне кажется, что совершенно высокое. Я вижу, что очень высокооплачиваемые артисты стремятся в Россию. И не потому, что им здесь много платят. Наоборот, здесь стали больше платить артистам, но далеко не так, как в Европе. И мне кажется, что это правильно. Почему у всех крупных оркестров и оперных театров в Европе экономический кризис? Да потому что они платят огромные деньги. Как можно платить 15 тысяч евро за один спектакль?! Это дурная политика.
Мне очень нравится позиция лондонского Ковент-Гардена: у них максимальный гонорар – 4,5 тысячи фунтов. Вот вы, допустим, Ваня, и если вы споёте очень хорошо, то получите максимум, но после вас будет выступать, к примеру, Пласидо Доминго – и ему заплатят столько же! Потому что они говорят: «Это вам повезло, что вы поёте у нас в Ковент-Гарден, а не нам». А у нас в России, к сожалению, есть такая черта – заискивать перед мировыми звёздами. У нас такие условия, если вам интересно – приезжайте. Мне кажется, надо так себя вести. Ведь правда?
Финны кричали «браво»
– Русские композиторы и исполнители по-прежнему востребованы в Европе?
– Конечно. Это факт, что Чайковский – самый исполняемый композитор. Даже сейчас, в этот самый момент где-то в мире обязательно играют Чайковского. Потому что это очень качественная и душевная музыка. Россия – это земля, где рождается невероятное количество талантов. И мы экспортируем наши таланты везде – где бы я ни дирижировал, в оркестре точно есть несколько музыкантов из России. А последние десять-пятнадцать лет всё больше и больше становится певцов. Композиторов меньше, но это, к сожалению, мировая тенденция, потому что композиторам живётся очень и очень непросто – невероятно трудная задача сочинить что-то такое, что могло бы конкурировать с музыкой Мусоргского, Рахманинова, Прокофьева, Чайковского, Шостаковича.
И, конечно, музыкальный язык очень сильно изменился. Понятно, что у Римского-Корсакова своя гармония, мелодия, но в то же время он чем-то похож на Мусоргского, на Бородина. Была школа, и люди, при сохранении своего внутреннего голоса, имели общие черты, присущие этой школе. И все друг друга слушали и где-то даже чуть-чуть копировали, и это не страшно. Но в итоге каждый делал что-то своё. А потом пошла такая тенденция, что каждый композитор должен писать музыку отдельно от всех остальных. Отрезать связи со своим прошлым невозможно. Поэтому сегодня мы очевидцы кризиса композиторов.
– Вы много дирижируете в России. Про исполнителей и композиторов понятно. Но в чём главное отличие наших оркестров от европейских?
– Во всём мире люди делятся скорее не по географическому принципу, а по профессиональному – журналисты, футболисты, водители, музыканты, дирижёры, певцы, врачи. Где я ни бывал, везде врачи более или менее похожи – в России, в Америке, в Японии. Наверное, такие же и в Уганде, но я там ни разу не был.
То есть с одной стороны, мы – одна большая мировая семья музыкантов. Но с другой стороны – есть разница даже в том, южный ты итальянец, центральный или северный. Если же взять, к примеру, финнов, шведов, норвежцев – как вы думаете, кто ближе к итальянцам, они или россияне? Конечно, россияне. Когда русские музыканты уважают дирижёра, они отдают себя, и получается невероятное исполнение.
Хотя я был свидетелем того, как после моего исполнения Пятой симфонии Чайковского в Финляндии сами финские музыканты были в шоке, они не понимали, что с ними, обычно такими холодными и не эмоциональными, случилось. Они смотрели на меня так, как будто у меня появились зелёные уши (смеётся), что я с другой планеты только что приземлился. Финны мне объяснили, что у них не принято кричать «браво!», что подобное было до этого лет тридцать назад.
– Но климат у нас, на Урале, скорее близок к скандинавскому. А уральцы, по вашим наблюдениям, больше похожи на эмоциональных итальянцев или на холодных скандинавов?
– Холодность уральцев – это миф. Это может быть снаружи так – первое, что ты увидишь, но если ты сможешь найти «вход» к этому человеку, то для тебя открывается такой жаркий мир. В Екатеринбурге у меня очень много друзей, и я очень жалею, что нет времени приехать, допустим, на неделю. Вот сейчас я приехал на два с половиной дня. Репетиции, по ночам общение с друзьями, наутро репетиция, потом мастер-класс с молодыми дирижёрами, певцами…
Уже 30 лет слышу, что классическая музыка умирает
– В своих интервью вы часто говорите, что не хотите, чтобы оперное искусство было элитарным и существовало исключительно для узкой группы интеллектуалов.
– Это легенда, созданная одним очень известным дирижёром. Я его очень уважаю, но вот в этом была его большая ошибка. Я считаю, что это совсем не так. Мой театр (Санкт-Петербургский государственный театр «Мюзик-холл». – Прим. «ОГ»), хотя у него и долгая сложная история*, можно назвать молодым, мы за пять лет его преобразовали совсем, и у нас сейчас очень молодая публика. Мы играем симфонические концерты, и проходят, например, очень сложные произведения швейцарских композиторов, которые я сам боялся играть. Но перед концертом мы всё-таки немного объясняем, и всё становится понятно. Так что очень много зависит от того, как ты сам это представишь.
Не надо забывать, что классическая музыка сегодня имеет очень много соперников, начиная с телевизора дома и заканчивая эстрадными концертами. Но мы всё равно имеем свою публику, я уже 30 лет слышу, что классическая музыка умирает.
– Вы не согласны?
– Ни в коем случае! Преимущество классической музыки в том, что она качественная. И даже если у вас дома есть крутая музыкальная система, слушая музыку на диске, вы не почувствуете той уникальной атмосферы, тех ярких эмоций, которые бывают при живом исполнении.
– Знаете, у многих тут возникает вопрос: вот есть концерт Чайковского, сыгранный сто тысяч раз – и зачем его играть в сто тысячу первый?
– Ответ в самой музыке. К примеру (маэстро встаёт и идёт к картине на стене), картина была когда-то нарисована, там и закончилась. Мы можем только смотреть с разных сторон и восхищаться. Но пассивно. А дирижёры – участвуют. Мы каждый раз делаем. Музыка живёт в момент исполнения. И мы, музыканты и дирижёры, тоже слушатели.
– Возвращаясь к вопросу про доступность оперы. У вас есть проект – «Опера – всем». Он успешен?
– В 2019 году мы отыграем восьмой фестиваль. Он возник во многом благодаря моим итальянским корням, потому что в Италии очень много уличных фестивалей. И я мечтал о том, чтобы создать подобный фестиваль в Санкт-Петербурге. Меня отговаривали, говорили, что нельзя сравнивать погоду в Италии и в Санкт-Петербурге. Да, конечно, но в Савонлинне лучше погода, чем в Санкт-Петербурге? (В этом финском городе на территории средневековой крепости Святого Олафа старейший в стране оперный фестиваль проводится с 1912 года. – Прим. «ОГ»). Брегенц в Северной Австрии – тоже далеко не Италия по климату, но и там есть уличный оперный фестиваль.
Я с помощью команды единомышленников подготовил проект и представил его тогдашнему вице-губернатору Санкт-Петербурга Василию Николаевичу Кичеджи, курировавшему культуру. Он сразу сказал: «Идея шикарная». На первую постановку – «Жизнь за царя«- пришли где-то 12 тысяч человек. Мы показываем каждый год четыре спектакля, которые никогда не повторяются, и каждый посещают не менее 25 тысяч человек. Конечно, Санкт-Петербург – это культурная столица, но мне кажется, что и в Екатеринбурге имело бы успех что-то похожее.
– В Италии довелось однажды послушать лондонский оркестр, выступавший на крыльце железнодорожного вокзала Милано Чентрале. Причём среди внимательных слушателей были и пассажиры, и вокзальные бомжи. В России такой способ хождения классической музыки в народ возможен?
– Почему нет? Вопрос с логистикой, которая создаёт проблемы. Это неожиданно, поэтому привлекает внимание. И люди понимают, что им это нравится. Это снимает барьеры между повседневной жизнью и классической музыкой.
– В Европе есть ещё одна тенденция – осовременивание оперы и балета. Глядя на афиши в Вене, можно схватиться за голову, что именно там показывают.
– Я бы не сказал. По крайней мере, не вижу повально в Европе, чтобы искусство балета как-то испортилось. Я больше могу по опере отвечать. Был момент, когда родилась проблема: власть в спектакле была передана режиссёру, а не дирижёру. И вот тогда вышли вперёд какие-то странные концепции. Вплоть до изменения времени. Например, в «Тоске» Джакомо Пуччини иногда меняют период. Как? Там не то что год важен, а даже день! Понятно, что есть «вечные вопросы» – история человеческих отношений. И там можно попробовать что-то изменить. Но когда есть конкретное время, и оно важно – зачем? Эксперименты могут быть. Но чтобы они не шли на уничтожение.
*В разные годы с театром «Мюзик-холл» сотрудничали Исаак Дунаевский, Николай Акимов, Дмитрий Шостакович, Леонид Утёсов, Клавдия Шульженко. В 2010–2013 годах директором «Мюзик-холла» был уроженец Богдановича, олимпийский чемпион по конькобежному спорту Евгений Куликов.
- Опубликовано в №237 от 22.12.2018 под заголовком «Опера элитарна? Это совсем не так!»
