Теодор Курентзис: «Мы в силах создать несколько мгновений рая на Земле»

Теодор Курентзис

Сегодня Курентзис даёт концерт в зале Чайковского в Москве, а в ближайшие два месяца его ждут зрители в Японии, Германии, Франции, Бельгии, Австрии... Фото: официальный сайт Свердловской филармонии

Приближалась полночь. В небольшом душном помещении несколько десятков человек ждали встречи с Теодором Курентзисом, чтобы услышать не только музыку оркестра под управлением маэстро, но и его размышления. Несмотря на то что дирижёр, задержавшийся на репетиции, опаздывал уже на час, ни один человек не уходил, да ещё и у входа толпились люди в надежде попасть на закрытую встречу. Курентзис и его оркестр musicAeterna сегодня – это нечто большее, чем просто музыкальное явление. Восемь «Золотых масок», неизменно полные залы при билетах за несколько тысяч рублей, спецрейсы со зрителями со всего мира.

Мы, вообще, живём во время, когда дирижёры в мире классической музыки – всё равно что рок-звёзды в 80-е. Современных композиторов мало кто знает, люди ориентируются на дирижёров. Если выступают Гергиев, Плетнёв, Курентзис – надо спешить за билетами – через несколько дней после старта продаж их может не оказаться. Как-то пианист Борис Березовский в программе «Познер» и вовсе сказал, что дирижёры оркестру не нужны. Уверены – ни музыканты musicAeterna, ни фанаты Теодора Курентзиса с этим не согласятся. Сегодня о Курентзисе знают люди, далёкие от музыки. Дерзкий, смелый дирижёр, заставляющий публику забывать дышать, вжиматься в кресло и заново открывать для себя классиков.

Другая энергия

В его оркестре – лучшие музыканты России и мира. Если мечта «переехать в Пермь» в обычной реальности звучит странно, то в музыкальном мире вас сразу поймут. 

– Это важно, когда играют в одном оркестре музыканты одного, высшего уровня мастерства, – говорит Курентзис. – Это другой уровень требований, и задачи появляются другие. Я не говорю, что это легче – появляются другие сложности, но появляется и другая энергия. 

Выдержать репетиции с Курентзисом способны только те, кто говорит с ним на одном языке. Он дотошен,  его интерпретации – это попытки понять, как композитор задумывал произведение, попытки добиться аутентичного звучания, и для этого он слой за слоем разбирает партитуры, ищет подлинный смысл. Этого он требует от каждого исполнителя. 

Фото: Официальный сайт Свердловской филармонии

К слову, о языке: русский – неродной для Теодора. Он родился в Греции, там окончил теоретический факультет и факультет струнных инструментов Первой греческой консерватории в Афинах. А затем обучался на дирижёрском факультете Санкт-Петербургской государственной консерватории, он – ученик русской, петербургской школы. В беседе он рассказал о мастере, которым восхищается сам – об австрийском композиторе и дирижёре Густаве Малере

– Густав Малер – если вы знаете его партитуры – имел обыкновение писать абсолютно всё в нотах. В каждом такте есть указание, как это должно быть сыграно. Он делал такие акценты и такие эффекты, что было видно, Малер – огромный знаток оркестра, потому что он прекрасно знал, как музыканты будут звучать, если выполнят все его указания.

Такие приёмы он применял и на чужих партитурах, даже на произведениях Бетховена. К примеру, с музыкой Чайковского он и вовсе работал как композитор. Ведь у самого Чайковского партитура написана очень аскетично – и если ты играешь то, что написано, это не значит, что ты сыграешь то, что он задумал. И главное, Пётр Ильич Малера как интерпретатора принимал – он делал именно то, что Чайковский хотел услышать. Потому что до Малера все читали партитуру очень приблизительно, а он это сделал крайне скрупулёзно и честно. 

Дирижирует Теодор Курентзис. Густав Малер, симфония №3 ре минор. Часть VI «О чем рассказывает любовь»

Кстати, наша петербургская дирижёрская школа отчасти имеет отношение к методам Малера. Мой профессор Илья Мусин и его коллега и одноклассник Евгений Мравинский – оба учились у легендарного Николая Малько, который, в свою очередь, учился у ассистента Малера. 

Фото: Официальный сайт Свердловской филармонии

«Плохая акустика – бесконечность»

Курентзис в словах, как и в музыке, ищет самый точный образ, не умея подходить к вещам просто. Когда мы продолжаем говорить о Чайковском, которого он исполнял в Екатеринбурге, эта черта его характера проступает наиболее явно.

– Чайковский – композитор, которого ты никогда не узнаешь и всегда будешь знакомиться с ним впервые. В периодах безопасности ты его не поймёшь – он будет для тебя загадочным, чужим. Но вот когда наступает боль, тогда твоя душа отзывается – ты будто бы снова знакомишься с этой музыкой. Например, Шестую симфонию я дирижирую раз в пять лет. Ты не можешь эксплуатировать эту музыку, потому что ты должен говорить через свой личный опыт. Были очень долгие периоды в жизни, когда Чайковский меня утешал. Были периоды, когда он «спал» и не говорил ничего. 

Курентзис сравнивает музыку Чайковского с русской матрёшкой, которая раскрывается постепенно.

– Погружаешься глубже и глубже в это одиночество – и ты кричишь – и чувствуешь, какая плохая акустика – бесконечность. И этот мрак, это страдание в музыке Чайковского – это и есть самая потрясающая, наивная и бесконечная красота. Есть какая-то определённая температура, которую мы с оркестром давно пытаемся назвать, при которой микроб эстетики умирает, и музыка становится искусством. Это опыт подлинности – ты должен находиться в середине пожара, молнии, и ты не можешь это передать через эстетику – у тоски нет эстетики. И у одиночества в тяжёлом виде тоже нет.

Когда речь заходит о смерти Чайковского, Курентзис отрезает:

– Много говорят, как Чайковский мог умереть от холеры, заразившись ею в центре Петербурга… Но Чайковский явно умер от тоски. Это самый знаменитый композитор своего времени. Его все восхваляли, но эта слава была ему не нужна. Постоянно находиться в этом состоянии – как испытывать удары ножом: первый раз очень больно, второй – ты привык, а третий раз это проявляется в искусстве. Чайковский умер от тоски – есть такая холера. Хуже, чем чума. 

«Я не могу снизить градус»

Первый раз с Теодором Курентзисом мы беседовали  почти пять лет назад, когда он приезжал со своим оркестром в Екатеринбург на Симфонический форум. Такого ажиотажа, как сейчас, не было – на пресс-конференции в «Высоцком» собралось журналистов семь-десять – не больше. Хотя уже тогда было ясно, что перед нами весьма неординарный музыкант.

Из большого конференц-зала мы даже переместились в холл за небольшой стол – беседа получилась довольно камерной. Теодор с упоением рассказывал, почему решил работать в Перми, и про так называемый план «Б» – он считал, что будущее за такими городами, как Екатеринбург, Омск, Новосибирск, а столицы уже обречены. Слушая его, мы думали – ну поиграет Теодор год-другой в Перми – и всё, отправится покорять новые, более далёкие берега (уже тогда за плечами Курентзиса было четыре «Золотые маски»). И план «Б» – скорее запасной, если всё-таки не удастся дотянуться до главных залов страны и мира. Мы ошибались.

За эти пять лет он сумел доказать и состоятельность плана, и то, что музыкальная столица действительно переместилась в Пермь. Вот только сам город оказался не готов к новой роли – об этом Теодор заговорил сейчас. 

– Да, я провёл всю свою молодость в Перми, на периферии, потому что считаю, что здесь есть талант, здесь чистое поле, а значит – не надо разрушать, чтобы строить. Однако в связи с моим творчеством и тем, что оркестр musicAeterna сделал – это уже вышло из контекста возможностей периферии. Сейчас нужна или мощная поддержка, чтобы двигаться так же… или надо закрыть проект.

Сегодня разные европейские города воюют за то, чтобы мы участвовали в их фестивалях. Зальцбург хочет Моцарта, Вальцбург – Генделя… И да, они борются – кто получит наш провинциальный уральский оркестр. Мы выступаем в лучших залах с лучшими солистами мира. 

И я не могу снизить градус и не делать вместо качества «А» спектакли качества «В» и «С». У нас лаборатория, и мы пришли в провинцию не из-за того, что нас не брали в другие места. Мы пришли, чтобы делать здесь штучную, а не заводскую работу. Это как если ты растёшь и растёшь, и твой пиджак тебе уже мал – начинаются проблемы. В Перми у меня всё время идёт «партизанская война», чтобы найти деньги на следующую постановку. Это очень большие деньги. Нам дают средства, которых хватит на две постановки, а просят сделать пять. И решение такое – или создаёшь полуфабрикаты, или сам ищешь деньги для ещё трёх.

Оркестр musicAeterna Пермского театра оперы и балета под управлением Теодора Курентзиса исполняет "Танец рыцарей" из "Ромео и Джульетты" Сергея Прокофьева

«Музыка – это отзвук рая»

Уже под занавес вечера мы говорим о философии, мировоззрении – впрочем, всё это тоже для Курентзиса вращается вокруг музыки. 

– Наша проблема в том, что в жизни мы можем немного вкусить рай: мы умеем чувствовать счастье. Мы в какой-то степени вдруг узнаём, как должно было бы быть, а потом теряем это ощущение и всё время живём с чувством контраста. Музыка – это отзвук рая. Если найти этот отзвук, усилить его через сердце, то мы в силах создать несколько мгновений рая на Земле. Боль – это то, что испытывает бессмертное существо… перед смертью. Музыка, которая исполняется с болью – музыка сострадания. Это когда ты находишься в темнице и вдруг видишь надпись: «Не волнуйся, я тут был и выбрался отсюда».

  • Опубликовано в №21 от 06.02.2019
Областная газета Свердловской области