Секретные письма Кабакова Сталину

Уральская делегация на XVI съезде ВКП (б) с И. В. Сталиным (в центре) в июле 1930 года  во главе с Кабаковым (второй слева во втором ряду снизу) Фото: Центр документации общественных организаций Свердловской области

Уральская делегация на XVI съезде ВКП (б) с И. В. Сталиным (в центре) в июле 1930 года во главе с Кабаковым (второй слева во втором ряду снизу) Фото: Центр документации общественных организаций Свердловской области

Статья «Кабаковщина на Урале» с подзаголовком «За что был расстрелян первый секретарь обкома партии Иван Кабаков» (см. номер за 27.03.2020) вызвала немало откликов у наших читателей. В том числе – у учёных-историков, которые продолжили дискуссию о событиях 30-х годов прошлого века и причинах ареста и расстрела Кабакова. Сегодня мы предлагаем вниманию статью, значительно расширяющую и дополняющую эту тему. Её автор – доктор исторических наук, профессор Уральского института управления – филиала Академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ Михаил Фельдман.

Арестовать? Ничего страшного

Человеку, ставшему символом индустриализации первых пятилеток в Уральской области, суждено было прожить всего 46 лет. Он был расстрелян в октябре 1937 года в числе многих тысяч партийных, советских, профсоюзных и комсомольских работников, представителей директорского корпуса, офицеров и генералов Красной армии.

Важным источником для понимания менталитета нового уральского лидера-назначенца является комплекс архивных документов  – «секретные письма» в ЦК ВКП (б). Так, в таком письме в 1929 году Кабаков писал о земельных наделах уральским рабочим как о «самом большом недочёте» в положении рабочего социума края.

В другом письме Кабаков выражает готовность арестовать 200-300 бывших белых офицеров в одном только Троицком округе как потенциальных виновников трудностей с хлебозаготовками. «В этом не будет ничего страшного», – заверял Кабаков.

Секретные письма показывают характерные черты назначенца из центра: подчёркнутое дистанцирование от своего окружения; позиционирование лояльности ЦК как главного принципа деятельности функционеров; готовность к репрессиям против «классово чуждых элементов»; верность марксистским догмам неприятия частной собственности.

Скачок на пустом месте

С 1929 года начинается период стремительного необоснованного увеличения на местах плановых показателей и разрыва с нэповской экономикой. В области размеры предполагаемого (за пятилетку) финансирования экономики Урала стремительно подскочили: с 2,7 млрд рублей до 3,5 млрд рублей, в том числе в промышленности с 1,6 до 2 млрд рублей.

Но для скачка производства только в чёрной металлургии (более чем в десять раз!) требовалось четыре миллиарда рублей (вдвое больше, чем планировалось во всю экономику края весной 1929 года. А экономика, в отличие от политики, не терпит волюнтаризма. При плане по выпуску промышленной продукции на 1931 год стоимостью в 1 360 млн рублей реальный выпуск не превысил и 655 млн рублей (48 процентов). Скачок не получился.

Свалили всё на центр. Причины выполнения планов за 1929–1930-е годы в промышленности Уральской области только на 70–80 процентов, дескать, связаны с тем, что область вместо необходимых 2,5 млрд рублей получила только 1,6. Тем не менее Кабаков докладывал на XI партконференции, что «промышленность Урала полностью перевооружилась», большевики края «уже начали завоёвывать высоты передовой техники», а «материальное положение рабочих Урала – заметно улучшилось». Аргумент: в 1930 году фонд заработной платы рабочим составлял 571 млн рублей, а в 1931 году – уже 1 180 млн рублей. Да, фонд заработной платы увеличился в 2,1 раза, но ведь численность рабочих возросла в 2,3 раза!

Годы первой пятилетки подтвердили реноме Кабакова как верного сталинского управленца в провинции, что неоднократно демонстрировалось на всесоюзном уровне. Кабаков старательно замалчивал провалы в экономике, бегство из деревни миллионов людей в поиске лучшей доли, голод и фактическую нищету большинства населения.

Царила большевистская традиция – поиск субъекта-вредителя. В бесхозяйственности на предприятиях обвинялись профсоюзы (!), виновные в «существовании на предприятиях гнилого парламентского способа разрешать производственные вопросы».

Так жила вся номенклатура

Помимо абсолютно надуманных обвинений в адрес Кабакова и его подчинённых в организации контрреволюционной деятельности, верному сталинцу были предъявлены претензии в сибаритстве и ведении роскошной жизни. Однако он просто копировал стиль верхнего эшелона московских чиновников, нормы быта советской номенклатуры (что, конечно, их не оправдывает). Согласно секретным постановлениям ЦК и СНК, были созданы сеть специальных магазинов, система привилегий, получение элитных квартир, а решением Политбюро резко повысили зарплату партийным работникам. Уральские управленцы просто «не отрывались от номенклатурного коллектива», выстроенного по сталинским лекалам.

Патрон-клиентские связи, крепко опутавшие управленческий корпус Свердловской области и являвшиеся основой благосостояния партийной номенклатуры, её привилегированного положения в обществе, являлись нормой жизни для общества этакратического типа, где каркас стратификационной структуры образует сама государственная власть, распространяющаяся на подавляющую часть материальных, трудовых и информационных ресурсов. Добиваясь абсолютной власти, Сталин мог на время разрушить патрон-клиентские связи в одном возрастном слое управленцев. Однако они неизбежно возникали вновь, в рамках ведомственных и территориальных барьеров.

Работники обкома действительно тянули за собой знакомых управленцев. Сложившиеся патрон-клиентские связи между членами Политбюро и региональными управленцами были определённым препятствием на пути к единоличной диктатуре Сталина. Но иной системы решения кадровой проблемы в недемократическом неправовом государстве ВКП(б) предложить, по сути, не могла. Каждый местный «вождь» формировал свою команду, во многом исходя из субъективных факторов, в частности, принципа личной преданности.

Годы стабилизации советской экономики – 1934–1936 годов, казалось бы, должны были снизить уровень напряжения между центром и регионами, Сталиным и представителями управленческого эшелона. Однако ликвидация «чрезвычайщины» в экономической жизни означала и отказ от амбициозных планов и ажиотажных темпов развития промышленности, а попытки использования хозрасчётных основ в отношениях между предприятиями, то есть де-факто отвержение сталинского идеологического  курса, а попытки работников промышленных наркоматов ввести рациональные основы в организацию труда на предприятиях вызывали ожесточение и ярость вождя, репрессии начались уже в 1936 году.

Как абсолютно точно доказывают многочисленные документы, Сталин был инициатором всех ключевых решений по чисткам и массовым репрессиям. За 20 месяцев (январь 1937 – август 1938 года) Сталин получил только от Ежова около 15 тысяч так называемых спецсообщений с протоколами допросов, докладами об арестах, проведении карательных операций. Сталин не только санкционировал присланные документы, но и отдавал приказы об арестах и расстрелах сотен тысяч людей; с патологической тщательностью контролировал этот процесс. Всего, судя по секретной ведомственной статистике НКВД, в 1937 – 1938 годах органами НКВД (без милиции) было арестовано 1 575 259 человек (из них 87 процентов – по политическим статьям). Были осуждены 1 344 923 человека в 1937 – 1938 годах, в том числе 681 692 – к расстрелу.

Массовость репрессий опровергает довод о сталинской «борьбе с бюрократами». Так, в 1937 году в СССР было осуждено 272 157 рабочих, 298 184 служащего, 306 548 колхозников. Трагически погибли три состава Свердловского обкома ВКП (б), другие партийные, советские, хозяйственные работники, внесшие немалый вклад в экономику. Кабакова и его соратников трудно назвать безгрешными, но это они (кто в большей степени, кто в меньшей) руководили созданием того промышленного комплекса Урала, который и стал «опорным краем державы».Это была трагедия для всей страны, во время которой пострадали виновные и невинные.

Опубликовано в №123 от 10.07.2020

Областная газета Свердловской области