Татьяна Мерзлякова: "Закрытость правоохранительной системы — это страшно"

Сегодня исполняется 20 лет со дня вступления в должность Уполномоченного по правам человека в Свердловской области Татьяны МЕРЗЛЯКОВОЙ — она является рекордсменом по продолжительности пребывания в этой должности среди региональных омбудсменов. В эксклюзивном интервью «ОГ» накануне круглой даты Татьяна Георгиевна рассказала, на что жалуются жители Среднего Урала и как права человека перестали быть ругательным выражением.

Формула для омбудсмена

– Татьяна Георгиевна, за 20 лет вас четырежды избирали Уполномоченным по правам человека в Свердловской области. Такое доверие региональные депутаты и их избиратели оказывают не каждому человеку во власти…

– Я не знаю, беда это или какое-то достижение, что я работаю так долго. С одной стороны, мне хорошо известно, в какие двери нужно входить, и меня уже ничто не останавливает от этого, что далеко не всем нравится. С другой стороны, с самого начала своей работы я понимала, что после прохождения всех чиновничьих кабинетов на защите человека нет никого, кроме омбудсмена. И если в начале нынешнего века у нас был один девиз – доступность, доброжелательность, действенность, то в 2010-е этот набор из трёх «Д» стал звучать иначе — достучаться, донести, добиться. Сейчас мы вступили в новое десятилетие и, надо думать, какими будут очередные наши «Д».

– Уже есть варианты новой формулы?

– Пока нет, но мне кажется, обязательно стоит начать с демократии. Нам нужно понимать и помнить, что человек в своей стране должен чувствовать себя свободно — за годы своей работы я это хорошо усвоила. Не знаю, откуда и почему идёт такая молва, что силовики по отношению к простым людям должны быть жёстче и требовательнее. Если в стране началась активная борьба с коррупцией, где требуются более серьёзные усилия правоохранительных органов, это ведь не значит, что с мирными гражданами силовики должны вести себя столь же грубо. Основные претензии общественности сегодня именно к ним – из-за нераскрытых преступлений, бездействия полиции, следователей и прокуратуры.

– Или чрезмерную ретивость, как с жителем Екатеринбурга Владимиром Таушанковым, которого год назад из-за кражи обоев ликвидировали бойцы СОБРа?

– Через несколько дней после этой трагедии я один на один встречалась с начальником ГУВД по Свердловской области Александром Мешковым. Я его спросила: расскажите, что это было. Возможно, вы правы и ваши сотрудники ни в чём не виноваты, но вы ничего не говорите. Я так и не получила ответа на свои вопросы. Закрытость правоохранительной системы — это страшно. То же самое мы видим сейчас в ситуации с экс-полицейским Сергеем Болковым, который неделю назад стрелял в 9-летнего ребёнка и росгвардейца на Химмаше. Если у него действительно были проблемы с алкоголем, как ему выдали лицензию на оружие? Альтернативные СМИ пишут, что четыре года назад он уже стрелял в кого-то — почему ещё тогда на него не завели уголовное дело и не изъяли оружие? Ответов опять нет.

Гордость за права

– Как за 20 лет изменилась ситуация с правами человека в Свердловской области?

– В 2000-е годы мне посчастливилось общаться с выдающимся российским правоведом, нашим земляком Сергеем Сергеевичем Алексеевым. Он хорошо понимал, что высокие материи прав человека людей мало волнуют. Так оно и было: выражение «права человека» долгое время оставалось в какой-то степени ругательным. Но я согласна с Алексеевым, что право - это ценность. Многие правозащитники тогда говорили, что прежде всего надо думать о политических и гражданских правах человека. Но я считала и считаю, что нужно беспокоиться не столько о них, сколько о социальных, экономических и культурных правах граждан. Партийные дискуссии мало кого напрямую затрагивают, а вот аварийное жильё или произвол коллекторов касаются десятков тысяч уральцев. В последние годы руководство страны и региона выстроило очень хорошую линию защиты граждан в этих вопросах: люди оценили понятие «права человека» и больше не относятся к нему отрицательно. Сегодня на ведущее место выходит тема политических прав.

– У чиновников тоже не осталось иронии и недоверия к правам человека?

– Я могу не без гордости сказать, что власти Свердловской области пока не проиграли ни одного дела в Европейском суде по правам человека (ЕСПЧ). Это говорит о многом. Однако власть – это не одноликая и сплочённая масса, и отношения с ней у меня складываются по-разному. Иногда я думаю: почему один уровень власти говорит одно, а другой — другое. По-своему это хорошо: в Свердловской области у каждого должно быть своё мнение. Со временем оно меняется в лучшую сторону. Если раньше отношения властей Екатеринбурга с жителями города были напряжёнными, как в ситуации вокруг строительства храма в сквере у Драмтеатра, то сегодня я уже могу пообещать людям, что чиновники мэрии их услышат. И я надеюсь, что власти это ценят: я стараюсь, чтобы наш губернатор Евгений Куйвашев и региональные министры занимались своими делами — Средний Урал должен не отставать, а развиваться и идти вперёд.

– Вы упомянули про ЕСПЧ. За защитой каких прав туда чаще всего обращаются жители Свердловской области?

– На первом месте дела, связанные с неисполнением судебных решений. И хотя это входит в компетенцию Главного управления Федеральной службы судебных приставов по Свердловской области, которое подчиняется Москве, мы вместе с руководителем этого ведомства Альбиной Сухоруковой многое сделали, чтобы неисполнение судебных решений перестало быть предметом исков в ЕСПЧ. Вторая по значимости причина жалоб — переполненность мест заключения. Сейчас такого уплотнения, как в 90-е, нет. Полностью проблема должна решиться после завершения строительства современного СИЗО в Камышлове. Председатель Законодательного собрания Свердловской области Людмила Бабушкина сейчас ведёт жёсткую переписку, чтобы у нас были совсем хорошие условия для заключённых.

Митинги раздора

– По задержаниям на несанкционированных митингах исков ещё не было?

– Не исключаю, что они могут появиться по мотивам административных производств. Я всегда считала, что молодёжные митинги надо не разгонять, а массово и дружно садиться за стол переговоров. Да, какие-то инициаторы этих митингов приезжали к нам из-за пределов региона — это совсем другая история. Но наших ребят надо слушать и договариваться с ними, а не применять репрессивные методы.

– Но у нас ведь обошлось без жёстких столкновений, в отличие от других городов?

– Это так. Региональные власти не были настроены на задержания. Но случилось другое. Спустя какое-то время полиция начала составлять совершенно необоснованные, на мой взгляд, протоколы. Что значит наказать депутата Екатеринбургской городской думы Константина Киселёва за то, что он вышел на митинг? Депутаты должны выходить на митинги и разговаривать с людьми, выяснять, почему они там оказались. Нелепым для меня выглядит и задержание Евгения Ройзмана. Его же все знают и в Екатеринбурге, и в России, и за рубежом. Если вы хотите подготовить его к очередным выборам, сделать из него героя — лучшего повода не найти. Неслучайно же Свердловский областной суд снизил срок его ареста с девяти дней до одного. Мы должны понимать, что есть лидеры общественного мнения и в либеральном блоке. С ними надо общаться, а не сажать бездумно в тюрьму.

– Произошёл очередной разлад в системе?

– Каждое ведомство принимало своё решение. Этого быть не должно — мы живём в одном обществе, в одном городе и должны быть все вместе. Мы должны понять, зачем люди вышли на улицы, какие у них потребности. Меня никто из силовиков и чиновников не пригласил к себе, чтобы рассказать, почему на митингах было так много молодёжи. Ответа на этот вопрос никто не ищет, и это самая большая наша беда. Если мы и дальше не будем слышать этих молодых людей, то они и впредь будут участвовать в незаконных акциях. Молодёжь не может быть исключительно добровольчески-волонтёрским отрядом, всегда найдутся те, у кого иные ценности. И наша задача — максимально полно отразить их в повседневности, будь то предстоящие выборы или поправки в Конституцию РФ.

Общественные идеалы

– Насколько мне известно, вы сами приложили руку к обновлению Основного закона России?

– От меня было четыре предложения. Но без поддержки ещё одного нашего земляка, председателя комитета Государственной думы по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному законодательству Павла Крашенинникова, ни одна моя идея не прошла бы, Что я хотела внести в Конституцию, в ней появилось. В первую очередь это ежегодные отчёты Центробанка РФ перед Госдумой. Я очень много времени уделяю борьбе с недобросовестными действиями кредитно-потребительских кооперативов, от которых всё ещё страдают тысячи людей, и во время подготовки поправок мне казалось, что Банк России не прозрачен. Теперь мы эту ситуацию исправили. Второе – я внесла предложение, чтобы Уполномоченный по правам человека в РФ не имел двойного гражданства и банковских счетов за рубежом. Кто-то посчитал это выпадом в сторону Татьяны Москальковой — это не так. Тем самым мы подняли уровень требований к федеральному омбудсмену на уровень Генерального прокурора РФ и председателя Верховного суда РФ.

– Остальные поправки появились тоже на основе вашего опыта?

– Да. Я очень горжусь, что вместе с нашими профсоюзами мы включили в Конституцию фразу об уважении человека труда. Урал всегда был промышленным краем, и нам было важно подчеркнуть, что труд — это основа российского государства. Ну и самое главное, что гражданское общество всё-таки включили в Конституцию. Я попросила об этом Президента России Владимира Путина на заседании рабочей группы, готовящей поправки в Конституцию, в феврале прошлого года. В том варианте документа, который мы отдавали главе государства, не было этой формулировки, но актёр Владимир Машков меня подбодрил, и я высказала президенту своё мнение. Я не представляла, как без этой поправки приеду в Екатеринбург – город абсолютно гражданского общества. Я рада, что Путин меня услышал.

– Почему это сделали только сейчас? Когда я в 2000-х годах оканчивал школу, нам твердили, что гражданское общество — это основа любого государства.

– Вы не поверите, но после заседания за мной бежали юристы и говорили, что этого всё равно не будет, потому что понятийного аппарата по гражданскому обществу в правоведении сегодня нет. До внесения поправок в Конституцию это словосочетание встречалось только в законе об адвокатуре, где говорится, что она является институтом гражданского общества, и в указе Президента РФ о Совете по развитию гражданского общества и правам человека. Но мы своего добились, и уже в новом законе о Правительстве РФ, вступившем в силу в прошлом ноябре, появилась потрясающая 20-я статья о поддержке институтов гражданского общества. О чём ещё можно мечтать?

– Каким вы видите будущее защиты прав человека в Свердловской области?

– Я думаю, что государственная правозащита останется, но на 80 процентов она перейдёт к гражданскому обществу. Кто-то говорит, что я бесконечный романтик, и не понимаю, что от законов до низов сильно далеко и высоко. Я не романтик, я хожу по земле — за 20 лет моей работы не осталось такого кусочка земли в Свердловской области, куда я хотя бы раз не приехала. Я хорошо понимаю, что, прочитав это интервью, кто-то может сказать: а вот кому-то я не помогла, кому-то что-то не сделала. Не всё удаётся с первого раза, но я очень хочу, чтобы мне было на что опереться, когда я несу свои идеалы людям. Их поддержка для меня — самое главное.

Подготовлено в соответствии с критериями, утверждёнными приказом Департамента информационной политики Свердловской области от 09.01.2018 №1 «Об утверждении критериев отнесения информационных материалов, публикуемых государственными учреждениями Свердловской области, в отношении которых функции и полномочия учредителя осуществляет Департамент информационной политики Свердловской области, к социально значимой информации».

• Опубликовано в №... от 04.06.2021 под заголовком «...»