Сегодня исполняется 25 лет институту Уполномоченного по правам человека в Свердловской области, из которых 22-й год его возглавляет Татьяна Мерзлякова. Почему слово «телефон» было актуально в системе обращений к Уполномоченному тогда и с какими нюансами оно остается актуальным сегодня? От чего надо по-прежнему защищать манси? Что «вопрос вопросов» в системе коммунальных жалоб уральцев? Почему закон и справедливость не всегда совпадают и как поступают в этом случае правозащитники? Правда и фейки в отношении частичной мобилизации? Кто может попасть на личный прием к Уполномоченному? Об этом с Татьяной МЕРЗЛЯКОВОЙ беседует журналист «ОГ» Ирина КЛЕПИКОВА.
Вчера, сегодня, завтра
– Но для начала, Татьяна Георгиевна, вопрос самый простой – как складывается сегодняшний день (интервью состоялось 28 сентября), рядовой день Уполномоченного? Что в повестке?
– Так получилось, что сегодняшний в основном связан со спецоперацией. Звонков очень много. Все обращения, что к нам поступают, отрабатываем с Сергеем Викторовичем Чирковым, военным комиссаром области. Повторюсь: их много. И тут, видимо, надо покаяться… Когда началась частичная мобилизация, в первое посещение Орджоникидзевского военкомата в Екатеринбурге для меня было неожиданностью встретить добровольцев. Да-да. А когда я попала на отправку 12 человек в Верх-Исетском военкомате, почти все захотели со мной сфотографироваться. Видимо, в соцсетях мы настолько привыкли к негативу на эту тему, что когда я увидела такое – это сильно развернуло мою картину мира. Какая-то иная атмосфера. И поняла: я в целом вижу картину иначе, чем многие. Я не человек-праздник. Уполномоченный по правам человека прежде всего там, где боль, проблемы, забота. В то же время сознаю: с частичной мобилизацией были какие-то перегибы – поначалу не было медкомиссий, а в армии не нужны люди, у которых, не дай бог, начнется приступ астмы или в связи с грыжей позвоночника боец не сможет забраться в танк… Вот начало сегодняшнего дня.
Затем едем в военный госпиталь – это тоже норма жизни, бываем здесь часто. Восхищаюсь военными врачами – знаю, в каких условиях они работают. Тоже – с болью. Но сегодня мы передаем в госпиталь (туда не все могут пройти) по просьбе Новоуральска лекарства: одна женщина перечислила 500 тысяч рублей и попросила – на медикаменты. Если госпиталю их будет много – помощь потребуется на местах.
Следом – приглашение на Областное телевидение рассказать, как проходит мобилизация, ответить на вопросы. Потом – военкоматы Кировский, Ленинский, Октябрьский, а дальше – клиника доктора Волковой: хотим посмотреть и сказать спасибо – клиника занимается реабилитацией тех, кто пролечен в госпиталях.
А под вечер, часов в восемь, вернусь на рабочее место и попробую решить то, с чем не удалось разобраться в течение дня. Потому что мы стараемся решать вопросы день в день.
– И вот на эту ежедневную череду дел – сколько сотрудников аппарата Уполномоченного?
– 19 человек. Маловато. Сегодня особенно остро их не хватает. Не справляемся с объемом звонков. Мы ведь не можем отложить обращения к нам и по другим темам. Извиняюсь, но вот сейчас сотрудника с прав осужденных перевела на звонки по мобилизации. Специалиста по трудовым правам – сюда же, а трудовые права объединила с другой темой. А в нашей же сфере еще пункты временного размещения: там свои обращения, просьбы мигрантов. Сегодня все – на вопросах мобилизации. Но, наверное, это мое счастье, что я нахожу чаще понимание (чем наоборот) у тех, кто работает с нами на местах..
– А сколько человек было вначале?
– Я пришла в аппарат Уполномоченного шестой. И обращений было совсем немного. Поскольку я пришла из депутатской среды, уже была известна в Свердловской области, количество обращений сразу возросло. И многие шли именно из области. Кто-то даже говорил: значит, там больше нарушаются права? Нет. Меня знали. Я и сейчас там больше бываю, чем в Екатеринбурге. Но сегодня, по статистике, у нас треть обращений из Екатеринбурга.
Телефоны: то их мало, то их… слишком много
– А по сути обращений? Что волновало тогда и что сейчас?
– Тогда мы размещались на седьмом этаже Дома правительства и, помню, я ходила к соседям по зданию, которые занимались связью. И говорила: пожалуйста, сделайте так, чтобы стационарный телефон поставили ветерану в таком-то доме. Мне объясняли: дом-то старый, больше 25 точек нельзя. Но мы искали сообща варианты и устанавливали телефон. А установить телефон где-нибудь в Сосьве?! Надо прокладывать кабель. И мне снова объясняли: знаете, во что обойдется этот телефон? А я говорила: но там живет ветеран, и мы не должны считать, во сколько обойдется телефон. Это было!
Еще тогда же я раз и навсегда определила для себя цель: за мной нет никаких «сил мгновенного реагирования», но передо мной – человек. И если он обратился ко мне, не получил нигде помощи раньше, разбился в своих ожиданиях – значит, должен получить ее здесь. Во что бы то ни стало. У меня есть истории, когда со мной не согласны, со мной не считаются – но в целом удается наладить диалог. По той же мобилизации. Сейчас звонят главы, которые поняли: случилась перегрузка, не готова была Елань в первый день к такому наплыву, но параллельно они спрашивают (знают, что я в курсе проблем, а они есть): что купить для призванных – и мы вместе решаем, что нужны термосы, носки не всякие, а тактические. Вроде это не права человека, но именно так – доверительно, открыто, по разным вопросам – я привыкла работать с главами…
– В начале деятельности аппарата Уполномоченного были проблемы с установкой телефонов – таково было время, а сейчас?
– Тогда мне так хотелось дожить до того часа, когда у каждого старика без моих просьб, моих хождений по инстанциям будет телефон. Случилось! Сегодня вопрос по телефонам ко мне другой. Звонят родители: «Татьяна Георгиевна, вы мудрый человек, что делать – ребенок буквально завис в телефоне. Часами, сутками – в виртуальном мире». Вот что стало проблемой времени. На этой почве ссорятся и родители, и дети с родителями, и учителя с детьми и их родителями, бабушки с учителями… Прошу в таких ситуациях психологов, медиаторов помочь. И мы получаем результат. Кстати, в аппарате Уполномоченного все, при всей нашей занятости, прошли курсы медиаторов – переговорщиков, посредников.
– Какого рода обращений больше всего? Коммунальные?
– Коммунальных, правда, много. И наш специалист кандидат социологических наук Наталья Анатольевна Черных, не поднимая головы, работает по ним, разбирается. Опять же – мы неплохо с ведомствами работаем, Фондом капитального строительства, министерством строительства – по переселению из ветхого и аварийного жилья. В этой части – полное взаимопонимание. Сейчас есть проблема по жилью, которое располагается в зданиях-памятниках культуры. Недавно с участием депутата Госдумы Павла Крашенинникова, депутатским корпусом Законодательного собрания области во главе с Людмилой Валентиновной Бабушкиной обсуждали эту проблему, создание необходимой вертикали для ее решения, принятие возможного закона. Будет принят – нам станет легче. Пока тяжело. Это, правда, вопрос вопросов.
И, конечно, самые сложные обращения, с которыми непросто работать, – все, что связано с действиями полиции, следствия, судеб осужденных. Бываю и на 1 сентября, и на выпускных в Институте МВД. Всегда говорю: «Ребята, каждый ваш шаг, каждое решение просчитывайте. Не про то думайте, поругает начальник или похвалит, а какими последствиями ваше решение обернется для человека». Стараюсь бывать, когда приглашают, на коллегиях прокуратуры и следственного комитета. В этой сфере есть проблемы по соблюдению прав человека. Сделан спецдоклад, где мы обобщили жалобы: например, есть несколько обращений по «знаменитой» 132/4 – насильственные действия сексуального характера, есть резонансные дела наших тренеров или дела с проступками несовершеннолетних, которые выкладывают в соцсети, условно говоря, подсмотренное в кустах… Что здесь? Правонарушение или недомыслие? Надо ли так жестоко наказывать? У меня очень много здесь сомнений.
А еще мошенничество: мы погрязли в нем. Одни наживаются, другие страдают. Надо не просто наказывать – бить из рогатки по воробью. Надо убирать почву для таких преступлений. Мы очень многое сделали по кредитно-потребительским кооперативам. Состоялись два моих выступления перед Президентом России: первое – по поправкам в законодательство на эту тему. Второе позволило мне войти в состав экспертного совета Центрального банка, стать специалистом в сфере защиты прав потребителей финансовых услуг. Не скрою, вхождение было сложным. На уровне банкиров-профессионалов быть в диалоге на равных непросто, некоторые вещи и понять-то сложно. Слава богу, стали прислушиваться. Именно со стороны потребителей финансовых услуг – банки не владели этой ситуацией. Думали: создали систему и она работает – коллекторы, например, выбивают долги… У кого выбивают? Какие долги, если кредитно-потребительские кооперативы изъяли у народа два миллиарда рублей! В этой сфере правозащитники оказались вовремя, но далеко пока не прошли. Вслед за развитием цифровизации, киберпространства таким же валом накатывает и кибермошенничество. Все время надо быть, что называется, начеку – в аппарате Уполномоченного этой темой занимается Оксана Игоревна Глухих, очень благодарна ей. Она отслеживает все новации в цифровизации и связанные с этим возможные правонарушения.
Еще, на мой взгляд, очень разбалансирована пока система оказания медицинской помощи осужденным. Предвижу: меня упрекнут – ах, она о медпомощи осужденным, а что делать, если система разбалансирована и в гражданском здравоохранении? Согласна. Думаю, многое услышал и губернатор во время выборной кампании. Думаю, и лично министр здравоохранения понимает эту ситуацию. Но разбалансированная система оказания медпомощи в зонах – тема, которая, так скажем, пока по-разному оценивается. С одной стороны – правозащитники, с другой – сама система здравоохранения. Там считают: не так у них все плохо. Да, есть хорошие врачи, но – система?! В Ивделе мы оставили одно хирургическое отделение, значит – из колонии № 55 придется возить людей сюда. Областная больница № 2 – было больше 120 мест, сейчас оставили чуть больше 80. Это очень плохо. Хотели закрыть больницу в Сосьве, но спасибо большое, что депутаты Антон Шипулин и Павел Крашенинников поддержали мое обращение – и сосьвинскую больницу оставили. А представляете: оттуда бы возить людей. К тому же осужденных женщин лечат только в Сосьве, а у нас две женские колонии, в Нижнем Тагиле и Краснотурьинске. Как бы мы стали возить?
Личный прием не нужен, когда есть такая команда
– Припоминаю: однажды в редакцию почти вбежал руководитель одной из диаспор и показывает видео – на улице бьют их человека. Ничего не было понятно: за что бьют, кто виноват? Но самосуд надо было остановить. И тогда я напрямую позвонила вам, Татьяна Георгиевна. Спасибо, инцидент был исчерпан. В вашем ведомстве – целая система работы с обращениями, но – вопрос: кто может рассчитывать на личный прием Уполномоченного?
– Ответ, наверное, удивит. Если, например, по проблеме ЖКХ человек попадает к Наталье Анатольевне Черных, по здравоохранению – к Анне Валентиновне Деменевой, это будет абсолютно профессиональная помощь. Или по экологии, по земельному вопросу – к Ирине Николаевне Литвиновой… Все – кандидаты наук в своей сфере. С большим опытом. Такой коллектив профессионалов собрался. Балласта мы не держим. Не надо идти ко мне. Ко мне – только когда сами сотрудники видят, что проблема либо межведомственная, либо за решением ее надо обращаться на федеральный уровень. Я член Президентского Совета по правам человека – это тоже дает большую помощь.
К тому же вы понимаете: если я буду заниматься только приемом всех желающих, то, во-первых, не смогу решить ни одного обращения, во-вторых – вопросы защиты прав человека решаются не только в нашем здании. Я член Совета общественной безопасности Свердловской области и если, предположим, во имя приема населения выйду оттуда, то не найду потом возможности контактировать с силовым блоком в присутствии губернатора. А это необходимо.
Прием граждан у нас – ежедневно. Каждый день один сотрудник находится, что называется, на предварительном приеме. Он выслушивает человека и решает: к кому и с чем дальше? Например, сирота, требуется жилье – это к Наталье Владимировне Улановой. Если она видит, что у человека не хватает необходимых документов, детдом не отвечает или вообще закрылся – тогда наступает наша работа. А если надо понять, почему семь лет не строится жилье в одном из районов (потому и подросток-сирота без надежды на получение жилья), тут уже она мне говорит: Татьяна Георгиевна, надо пообщаться с Фондом жилищного строительства, посоветоваться – что будем делать. Тогда подключаюсь я.
Да, были и есть в жизни сложности не крайнего порядка, но их кому-то тоже надо помочь решить. Например, проблемы в образовании инклюзивном, коррекционном – тут у нас Александр Васильевич Загайнов. Я, честно скажу, в коррекционном образовании понимаю меньше, чем он. Зато не раз видела, как грамотно он в своей сфере выстраивает для человека решение проблемы: что надо пройти психолого-педагогическую комиссию, как и где ее пройти. Есть порой какие-то очень простые решения, но их надо знать.
Когда-то было сложно с исполнением судебных решений. Сегодня мы эту цепочку отладили. И не надо обязательно идти на прием к Мерзляковой, потому что любой специалист в нашей команде знает, где и с кем работать. Мне не нужны рядом «чиновники за столом», мне нужны коллеги креативные, двигающиеся. Они такие и есть. А еще общественность. Например, по защите прав заключенных сегодня формируется новая общественная наблюдательная комиссия – уже 30 человек…
От кого надо защищать манси
– Есть ли темы, которые вы держите в поле зрения на протяжении многих лет, преданы им? Одну я даже знаю – манси…
– Я действительно человечески привязана к этому народу. К тому же хорошо понимаю, насколько они беззащитны. Они добрые, доверчивые, за себя биться не будут. А мы порой вероломно вмешиваемся в их жизнь. «Вы нам мех или ведро брусники, а мы вам водочки дадим». Люди по-прежнему жестоки по отношению к манси. А я знаю их детей по именам. Знаю, как их учат и как возят в школу. Знаю, как их лечат. Как они отдыхают. Знаю, кого не стало в этой жизни в этом году. И я очень рада, что сейчас – благодаря Году культурного наследия – мы их опять начали обучать мансийским ремеслам. Эта тема – для души.
А еще многие годы я держу на личном контроле избирательное право. Начала этим серьезно заниматься, когда председателем ЦИКа стала Элла Александровна Памфилова, прежде – Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации. Коллега! Очень уважаю ее, верю, что в любой своей деятельности она не снизит нравственную планку. И во имя наших прежних отношений, ее поддержки моих, порой бредовых, идей я решила, что буду «на этом поле», буду делать в том числе какие-то инновационные вещи. Смотрите: мы создали ЦОН, Центр общественного наблюдения за выборами – а многие на федеральном уровне признают, что начало было положено в Свердловской области (тут благодарность Валерию Аркадиевичу Чайникову, бывшему председателю Облизбиркома, и теперь Елене Викторовне Клименко). Сделали систему «Мобильный наблюдатель», и она работала. На выборах претензий было мало – видела это и по данным системы, и лично: в день выборов в кабинете не сижу, в этом году впервые поехала по штабам наших кандидатов. Всех выслушала, всё посмотрела. Малейшая претензия в отношении чистоты выборов, даже малейший намек на это моментально разбирались…
Словом, тему избирательного права веду в нашем коллективе сама. А еще – тему прав журналистов. Сразу кидаюсь на баррикаду. Мне иногда говорят: «Да вы что его защищаете – он так критиковал вас!» Это для меня не имеет значения. Давайте смотреть по сути. Я поборник свободы слова, свободного выражения мнения. И фейки, за которые общество корит журналистов, насколько я знаю, в большинстве исходят не из журналистского сообщества. А если все-таки виноваты? Делаю все возможное, чтобы в Свердловской области не государство разбирало «ошибки журналистов» (так недолго вернуться к жестокой цензуре), а профессиональное сообщество, комиссия по жалобам на прессу – люди компетентные, знающие профессию. Вот три «моих» темы…
– Обращений к Уполномоченному по защите прав из года в год много и разных. Что же, другие ведомства плохо работают?
– Институт Уполномоченного по правам человека создан специально. Благо, «права человека» из ругательного контекста (было и такое) перешли в позитив. И президент Владимир Владимирович Путин, когда мы поправки в Конституцию вносили, сказал: глава о правах человека позволила нам жить в самые трудные времена. И люди, россияне это поняли.
Понимаете: в какой-то момент мы сделали жесткий перегиб в сторону закона. Все по закону – это хорошо. Но на каждого человека и на каждую ситуацию все в законе не пропишешь. В некоторых случаях закон не срабатывает безупречно. А есть категории высшего порядка, морально-нравственные. Иногда последствия законно (!) принятого решения очень больно бьют по человеку. И незаслуженно. Да, может быть, по закону, но не по справедливости. И надо внимательно смотреть – прежде чем принять решение.
В этом основная причина, почему я не тороплюсь выходить на прокуроров. Я – на поле морально-нравственном, на поле совести. И хорошо, что даже прокуроры, с кем приходится работать, оценили эту нишу Уполномоченного. Буквально несколько дней назад проводили «круглый стол»: наказан человек, очень больно и даже правильно. Уже состоялись все решения, изменить ничего невозможно. Тем не менее заместитель министра природных ресурсов приехал к нам, мы составили разговор с территорией, где все случилось, начали искать вариант решения. Да, человек нарушил лесное законодательство, позволил рубить деревья, но он сделал так, чтобы расширить в ковидный период кладбище. Другого варианта там не было.
Человек наказан. По закону. Но вместе с министерством мы посмотрели все варианты: чем можно помочь? Прежде всего – мы это количество утраченных деревьев восстановим, высадим. Я сказала: сама поеду садить этот лес. Если хотите – возьму и вашего журналиста. Хотя бы так компенсируем утраченное. Варианты можно искать всегда. И нужно. Конечно, можно уйти домой и спокойно лечь спать, сказав себе: все сделано по закону, я ничего не могу исправить. Но вот даже природоохранное министерство оказалось нашим союзником, поняло и человеческую сторону случившегося: в ковидный период не расширять кладбище было бы просто безумием…
– Когда встречаетесь с коллегами из других регионов – знаю, что много слов искреннего признания в адрес уральского омбудсмена. За что? Что у нас не так (по-хорошему) в сравнении с другими?
– То, что я в случае возникновения проблем на первое место ставлю обращение в правительство, во власть – но так делают почти все. А второе – что вместо обращения сразу к прокурору работа идет через средства массовой информации. Те же коммунальные проблемы: работать с управляющими компаниями сложно – встречается и хамство, и равнодушие, когда «выслушал, положил трубку и забыл». Но сегодня УК уже знают: если они с аппаратом Уполномоченного так разговаривают, то это выходит в публичное пространство. Не тороплюсь к этому прибегать, сначала пытаюсь решить вопрос. Для меня всегда первично – помочь. Но если не удалось, если не хотят помочь, проигнорировали – тогда, уж извините, мне помогает публичное пространство. Больше даже, чем прокуратура.
А это не так просто. В этом случае ты берешь на себя ответственность за представленные факты, позицию. Некоторые коллеги сомневаются в таком подходе: что вы, только прокурор может проверить факты! Но если мы себе не доверяем – зачем мы такие нужны прокурору и обществу?.. А некоторые, наоборот, интересуются нюансами такого нашего подхода. Кстати, я работала с замечательными прокурорами. Например, Юрий Александрович Пономарёв, прокурор Свердловской области. У нас не всегда совпадали взгляды – это естественно. Но с его стороны всегда было понимание: просто так я не приду. Бывало, что мы спорили, расходились в стороны, каждый оставался при своем мнении. А был случай, когда я написала ему: каюсь, вы здесь были правы, я вела себя как идеалистка. И знаете, что он ответил? Очень сожалею, что в той истории я оказался прав больше, чем вы…
Бронежилет и «Золотая скрипка России»
– Сегодня самое животрепещущее – спецоперация. Знаю, что многое делается даже сверх функционала аппарата Уполномоченного. Например, вы помогли организовать концерт Лепса в Екатеринбурге по просьбе находящихся на лечении в госпитале. Но когда увидела вас на передовой, в бронежилете – что же, у нас мужиков нет? Это же не командировка к манси, где вам пришлось самой воду на коромысле носить…
– Я и лодкой там управляла, потому что лишнего человека в нее невозможно посадить. А с коромыслом – у манси не положено, чтобы мужчина носил воду. Вот пришлось (улыбается). Вспомнила… Что касается передовой и бронежилета, никогда в работе не исповедовала гендерный принцип. Вспоминала о женском, только когда надо было пожалеть: когда приходила плачущая вдова, надо было найти слова, я не могла не положить ей руку на плечо. Обязательно обниму ребенка. Это единственные ситуации, где в работе проявляются мои женские качества. В остальном… Я бываю в Елани, в 32-м военном городке и в других аналогичных местах. Моя задача – посмотреть, как кормят, как лечат, где и как ребята моются. Это дело омбудсмена. Я же не контролирую обучение военному искусству. И когда после начала спецоперации в соцсетях пошел шквал (иногда организованный) возмущений, что ребятам на передовой негде ноги помыть – я задала эти вопросы исполняющему обязанности командующего ЦВО. И он мне, переговорив с командующим, чуть позже: ну что, готовы ехать посмотреть лично?
Если честно: когда я ехала туда первый раз, то, выходя из квартиры, осмотрелась: все ли чисто, все ли на месте, потому что… может так случиться, что в квартиру войдут уже и без меня. Я сознавала это. Практически никому – ни коллегам, ни губернатору, ни родным – не говорила об адресе поездки. Посетила тогда четыре части, посмотрела все санитарно-бытовые условия. Бани – в каждом воинском подразделении. Мобильные стиральные машины. Есть поезд, где стирается постельное белье. Увидела, как кормят, как лечат. Перед госпитальными врачами и сестрами просто на колени готова встать.
Второй раз было по-другому. Я уже не думала о себе. Не сомневалась, надо ли ехать. Три женщины писали: наших детей не отпускают с фронта, а они хотели бы вернуться. Надо было съездить и посмотреть. Да, случается, иногда в военных операциях люди выгорают, устают – с ними сначала работают психологи. Если все сложнее – домой. Меня попросили пообщаться с такими ребятами психологи Центрального военного округа. И оказалось: в процентах 80 таких случаев причина – у них дома что-то не так. Конкретный пример: глава семьи в армии, мама начала попивать, он очень боялся, что опека заберет детей. Рвался домой, чтобы навести порядок… Разобрались. Наладили контакт. Дома все в порядке. Парень служит.
За что мне сегодня больно – во время спецоперации мы до конца не осознали, что «они ТАМ, а мы ТУТ». Мы должны все сделать для их семей, чтобы они там спокойно служили. Вот еще история: один из наших ребят, служивших в 32-м городке, служил в Сирии, Карабахе. И тут они только вышли из боя. Спрашиваю, как настроение. Сама понимаю: все непросто, но он говорит – «Да все нормально. Единственное: я своему ребенку только год отметил, а ему уже будет пять…». Узнала, где он живет в Екатеринбурге, связалась с нашей знаменитой гимназией «Артэтюд», объяснила ситуацию и то, что ребенок такого военнослужащего заслуживает большего праздника, чем банальные воздушные шарики. И праздник сделали – в фольклорном стиле, с участием ребятишек-сверстников этого именинника. Да еще и к себе пригласили. И когда мы в «Артэтюде» праздновали день рождения, мама была растрогана до слез. Записала на видео, отослала папе. А мне потом говорили: «На фронте вы проявили себя как герои, а здесь как человеки»
Сейчас я пока не собираюсь туда ехать (хотя желание и необходимость, может быть, есть), потому что понимаю: мы больше нужны здесь. В любой момент ко мне может обратиться политуправление ЦВО, и мы работаем вне зависимости от того, где нужна помощь – в Самаре, на Алтае…Очень хочется, чтобы в Свердловской области каждая служба это понимала, чтобы, например, наши учителя поддерживали учеников, папы которых выполняют воинский долг ТАМ, на военной спецоперации. Я не могу вмешаться сюда, я не педагог, но хорошо, если в области появится некая программа такой поддержки. В других регионах это уже есть: например, в Курганской области – социальный патронаж. Ведь и мамам, ожидающим с фронта мужей или сыновей, морально, психологически тяжело. С передовой иногда два-три дня не могут выйти на связь. Телефоном порой не пользуются, чтобы не навести «ту сторону» на «наших». Представляете, каково женщине ТУТ?! С севера одна женщина звонит – сын не выходит на связь! Начинаю выяснять, где он служит, где его часть сейчас. Потом объясняю: он не может сейчас позвонить – потерпите, ждите…
И последняя горькая тема – военнопленные. Никогда не забуду первый случай, который и сподвиг меня этим заниматься. Звонит ЛюдмилаГригорьевна Годкис, председатель думы Камышловского района, и рассказывает: от украинцев пришло видео, на котором сын жительницы района говорит: «Я в плену в Прилуках, от меня требуют кричать: «Слава Украине!»… Страшная история, но надо было что-то делать. Звоню Татьяне Николаевне Москальковой, Уполномоченному по правам человека в России, рассказываю про парня, про то, как он когда-то за несколько километров в саткинскую школу бегал. Сама плачу, Татьяна Николаевна плачет. Но мы начали этим заниматься. Очень непростой был обмен военнопленными, но – все получилось. Могу и дальше рассказывать аналогичные истории… А сегодня мы дождались последнего нашего военнопленного. Когда маме об этом сообщала – наверное, все мои самые тяжелые дни, все страдания уместились в ее словах: «Господи, буду молиться за вас». Ответила: Татьяне Николаевне Москальковой благодарность прежде всего, она больше сделала, чтобы ваш сын вернулся. Очень хочу, если Татьяна Николаевна сможет приехать на наш юбилей, организовать их встречу.
– Вопрос последний, почти лирический, но – важный: в самых тяжелых буднях Уполномоченного какая фраза, мысль поддерживает, не дает опускать руки?
– В трудных ситуациях мы привычно говорим «Мир не без добрых людей». А я убеждена: МИР ИЗ ДОБРЫХ ЛЮДЕЙ. Даже сейчас вижу в спецоперации единственный путь – переговорный. Я имею право на эту позицию, как человек, который 12 дней носил бронежилет. Кстати, вспоминаю и улыбаюсь. Я летала на передовую и с ансамблем песни и пляски Центрального военного округа (видели бы вы, как важно это там, на фронте!). И тоже никогда не забуду, как тяжеленный, более десяти килограммов бронежилет спустить, вынести с верхних этажей на улицу, прежде чем надеть, всегда помогал мне Александр Шульга, «Золотая скрипка России». Ну, кто еще удостаивался такой чести?! Я не о себе. О признании той миссии, которой мы служим.
- Опубликовано в №181 от 04.10.2022
