- Опубликовано в №203 от 29.10.2016
В Екатеринбургском театре юного зрителя проходят гастроли Музыкального театра Карелии. «Золотомасочный» хореограф-постановщик Кирилл Симонов привёз на Урал жемчужину театра – балет «Анна Каренина» на музыку Родиона Щедрина.
Драма «на пальцах»
Трудность в постановке классики – в том, чтобы удержать знакомым каждому сюжетом, заставить сидеть, не дыша, не замечая времени – так, чтобы даже финал стал вдруг откровением. Отсюда и обилие постановок, в которых действие переносится в другое время или другое место, а события рассказываются на современный лад. Симонов не идёт этим путём, оставляя всё так, как создал Толстой и Щедрин. Это, кстати, даже несколько неожиданно – «Золотые маски» в разных номинациях худрук балета Карельского театра брал за авторский взгляд на «Золушку» и «Ромео и Джульетту» – эти балеты он создавал по собственным либретто.
– Я не ставил перед собой задачи раздражать или эпатировать публику. История Анны представляется зрителю такой, какой она уже более ста лет вдохновляет мировое искусство, – сказал Кирилл Симонов про свою постановку.
Но назвать «Анну Каренину» классическим балетом при абсолютной каноничности сюжетной линии язык не повернётся. Хореография Симонова – абсолютно модерновая. Это, по сути дела, не балет – это драма, рассказанная языком танца. Драма на кончиках пальцев.
Фото: Анна Заболотная
Зазеркалье
Поднимается занавес – и мы видим себя. На пустой, тёмной сцене среди многих лиц – и моё лицо. Мы несколько секунд, ошеломлённые, смотрим на себя, смотрим себе в глаза – а потом свет приглушается, но зрители на сцене всё равно остаются – практически главными действующими лицами (причём в буквальном смысле слова – лицами!), едва различимыми в темноте. И благодаря этому нестандартному сценографическому решению спектакль «Анна Каренина» вдруг становится историей про нас. Про меня…
Зритель приходит в театр подсмотреть сцены чужой жизни, дать свою оценку – этот хороший, тот плохой. Умный зритель пойдёт дальше и в увиденном узнает себя. Симонов доводит это до буквальности: нет необходимости глядеть в замочную скважину. Хотели подсматривать? Не стесняйтесь – глазейте…
Пространство сцены расширяется. Анна мечется между зеркалами, не в силах сделать выбор – и в какой-то момент вдруг грань между зеркалом и отражением стирается: Анна выходит прямо в зрительный зал. Переступает черту.
И здесь, за чертой, и там, на сцене – толпа людей, которой нет дела до Анны и её страданий. И зрители, и ансамбль в постановке играют одну и ту же роль – наблюдателей, которым, в общем-то, всё равно, но – любопытно! Как не посудачить о чужой жизни? Один из самых сильных эпизодов балета – на сцену выходит толпа. Ставит стулья – резко, словно впечатывая каждый в сцену. Садятся – спиной к залу, лицом к зеркалу. Наблюдают за Анной. Мы выглядываем из-за их спин – и наши лица в отражении оказываются среди лиц каренинской эпохи.
В какой-то момент хореографическое действо достигает такого напряжения, что вдруг прорезается голос. Сначала – голос толпы, она больше не может молчать, ей надо обсуждать, осуждать, сплетничать – фраза, сказанная одним, подхватывается другим, третьим – и голоса нарастают, звучат, как эхо: «Она чувствовала стыд»… «Стыд?» «Стыд!» «Она чувствовала стыд?».
Анна пытается им отвечать, но каждую её фразу снова подхватывают, разбирают на слова, передают друг другу. И её голос тонет в этом гуле.
…Анну не переедет поезд. Только в великой музыке Щедрина он будет присутствовать на протяжении всего спектакля – в ритме, шуме, скрежете, скрипах – и в момент развязки мы его тоже, конечно, слышим. Но… поезд ли это? Это шумит толпа, гудит, обсуждает, шепчет, смеётся. Это она захлёстыват героиню, она её губит. И в зеркале среди погубивших Каренину каждый зритель вдруг видит и себя. И я вижу себя тоже. Это финал, которого не ждёшь (ведь все мы знаем, как закончится «Анна Каренина»!) – и он становится пронзительным откровением.
Всё, что остаётся на затемнённой сцене – зрители в глубине зеркал. И даже аплодисменты раздаются не сразу – очень странно и страшно аплодировать себе.
