В декабре «Урал Опера Балет» отметил 30-летие творческой карьеры ведущего баритона театра заслуженного артиста России Юрия ДЕВИНА. Юбиляр по этому поводу прикинул-пошутил, что вообще-то, помимо вокала, в его послужном списке еще профессий семь: электриком работал, плотником, сантехником, уголек кидал – истопником был. Еще – моторист-матрос. А в мединституте на практике «роженицу в больницу отвозил – медбратом спокойно могу работать». Потом лауреат Национальной оперной премии «Онегин» Юрий Девин признался: певцом вообще мог не стать. Судьба решилась… за сорок минут.
Немыслимое счастье – услышать свой голос
– За сорок минут решилась судьба? Где и когда такое могло случиться?
– Студенты-медики ехали на картошку. Пел «Ой, мороз, мороз…», еще какие-то народные песни. И вдруг приятель говорит: да тебе надо в консерваторию, учиться петь. А у меня даже начального музыкального образования нет! Но рискнул, прослушался – спел романс, проверили слух, ритм. Поставили три пятерки, но никаких гарантий никто не давал.
А я учебу в мединституте с рабфака начал. Прикинул: учиться шесть лет. Про музыку по наивности подумал: за год наберусь знаний в музыкальном училище, потом – в консерваторию. Даже сомнений не возникало. Я же не знал, что могут возникнуть и проблемы.
– Нот не знали, музыкальной грамоты не знали. Только в 26 начали учиться вокалу! Другие в это время дебютируют. Как вы все наверстывали?
– С трудом. В училище со мной мальчики-девочки сидели: они были после восьмого класса, по 14 лет. А мне шел 26-й. Да, все непросто, себя надо было перебарывать. Случалось, сильно сомневался в себе и выборе: блин, была же серьезная профессия, на что я ее променял? Впервые сомнения возникли, когда потерял голос. Несмыкание связок. И ощущение было – словно солнце погасло. Состояние тяжелейшее. Тогда и подумал: я же на флоте семь лет был, все серьезно, по-мужски. Да зачем мне это? Я же в вокале – как чистый лист. Музыкальная грамота, сольфеджио – на нуле. Это профессор Николай Николаевич Голышев, услышав голос, настоял, чтобы мне поставили тройку. Не он бы – меня в консерватории не было бы. А если б не Светлана Васильевна Зализняк – я бы ее не закончил. Правда, как сказал мой однокурсник, я еще был упрямый как баран. Начал привыкать к тому, что болезни преследуют вокалиста всю жизнь. Это пианист или скрипач может сыграть с температурой. А у вокалистов все жестко: здоровья нет – профессии нет. В этом смысле профессия очень жестокая.
– И как вы, пытающийся «заскочить в последний вагон», представляли себя в профессии? В театре? Или – «пою на эстраде»…
– Только в оперном театре. Хотя… в опере до этого никогда не был. Случалось, слушал оперы дома по телевизору. Мама подойдет: «Юра, тебе что – интересно?» Да! Да! Думаю, что это судьба. От нее трудно уйти. Невозможно передать словами то удовольствие, когда ты чувствуешь звучание голоса.
– Но попробуйте. С чем это можно сравнить? Для тех, кто не поет…
– Это физиологическое удовольствие. Ученые говорят, что на первом месте по эмоциональному влиянию на человека находится музыка и только на втором – любовь. Даже так! А ведь настоящее, большое чувство – тоже редкость. «От счастья любви наворачиваются слезы…» Ну разве так у всех? Мне на 150 процентов повезло с женой: мы с Наташей вместе уже 35 лет. Но (улыбается) удовольствие петь еще круче.
Досье
ДЕВИН Юрий Андреевич
Родился в г. Первоуральске Свердловской области. Окончил Уральскую консерваторию (класс сольного пения народной артистки РФ профессора Светланы Зализняк).
- 1991–1993 гг. – солист Екатеринбургского театра музыкальной комедии.
- 1993–1995 гг. – солист Башкирского государственного театра оперы и балета.
- С 1995 года – солист Екатеринбургского театра оперы и балета.
Принимал участие в Международном музыкальном фестивале в Абано-Терме (Италия, 2006), Международном музыкальном фестивале имени Рахманинова в Алма-Аты (Казахстан, 2007), XII Международном фестивале оперного искусства «Шаляпинские вечера в Уфе» (2007). С труппой Урал Оперы гастролировал в США, ЮАР, Португалии, Таиланде, Турции, на Тайване.
Награды
- II премия Международного конкурса вокалистов имени Винченцо Беллини (Италия, 1991).
- Премия областного конкурса «Браво!» в номинации «Лучшая театральная работа» – за воплощение образа Дон Жуана (2001).
- Заслуженный артист Российской Федерации (2007).
- Национальная оперная премия «Онегин» в номинации «Мастер сцены» (2020).
Входной билет в темную комнату
– Однажды вы образно сказали о таланте – «входной билет в темную комнату». Войти можно, но неизвестно, что ждет. Голос еще ничего не гарантирует в профессии. А при этом вспомнили Шаляпина, который то ли в мемуарах, то ли в частной беседе с современниками сказал: «Певцу надо две жизни иметь. Одну – учиться вокалу, другую – петь»…
– И это говорит гений! Что уж о нас-то, смертных?! Надо учиться изо дня в день, на каждом спектакле, в каждый свой выход на сцену. Другого пути нет. Второй жизни, к сожалению, тоже. Поэтому приходится петь и одновременно учиться. А это сложно. В слесарном деле научился гайки точить – и точишь. А здесь один раз получилась «гайка», а второй (нездоров, например) – она не получается, хоть тресни. Тогда на помощь приходит мастерство, навыки в профессии. Но и тут все время – вверх-вверх, преодолевая очередную ступеньку. Убежден: по горизонтали двигаться нельзя. Если не вверх – сразу начнешь движение вниз.
– Но если «все-таки вверх» – как это конкретно в вашей профессии? Собственными занятиями? Прослушиваниями великих?
– Только занятия. Раньше я своих домашних буквально изводил. Говорил жене, например: «Наташа, иди сюда, слушай!» И пропевал варианты одного и того же. И она говорила: вот это лучше, а это – менее выразительно. Мы же слышим себя внутренним слухом, а это искаженное представление. Нужно постороннее ухо, особенно на первом этапе. Объективно себя слышать начинаешь только с опытом. Тогда и понимаешь: здесь я правильно делаю, а здесь нет. И хотя много и часто говорят о вокальной школе, мне кажется: сколько певцов – столько и школ. Каждый по-своему приходит к правильному, хорошему звучанию. А кроме голоса, еще много чего надо. Вот в драматическом спектакле Смоктуновский выходил на сцену, а уровень артиста был такой: что ни сделает, какую паузу ни держит – все равно глаз не оторвешь, завораживает… А у нас нельзя: артист оперы связан музыкой, жестко регламентированным темпом. «Четвертушки», «восьмушки» – все предельно значимо. На сцене мелочей нет.
– Вот-вот, про то и спрашиваю. Про «мелочи», судьбоносные в профессии. Например, вы же как-то говорили, что сценическое волнение надо отличать от страха? Как это можно различить?
– Волнение помогает на сцене. Мобилизует, подстегивает. А страх сковывает. У меня была педагог: прекрасный голос, красавица – вроде все для театра, но она сама говорила: панически боюсь сцены. Это склад характера, который не всем талантам удается преодолеть. Как говорит Светлана Васильевна Зализняк, «у певца все запятые должны быть в одну сторону: это хорошо, это хорошо и это – голос, ритм, пластика и т. д.» Тем более это же – театр: значит, ты должен существовать не только как певец, но и как актер. Есть певцы с прекрасным голосом, а по сцене как Буратино ходят. Но это же не в филармонии, у рояля. В общем, если хоть одна «запятая» будет не в ту сторону – ничего не получится.
– Умение носить исторический костюм – из этих же «запятых»? Опера – в абсолютном большинстве костюмные спектакли. Но походка может оказаться современная, постановка тела – и спектакль разрушается. Вспоминаю: ваш выдающийся коллега Николай Голышев сетовал, что в «Евгении Онегине» молодые певцы плюхаются на скамейку, не откинув фалды фрака…
– Абсолютно точно! Вот только что на премьере оперы «Черевички» я вышел в образе Светлейшего. Светлейший! Само слово обязывает… Так вот, перед спектаклем беру трость и какое-то время хожу за кулисами «как светлейший»: держишь спину, чуть выворотно ставишь ноги. Героя надо почувствовать и физически (как голову поворачивает, как перчатки бросает в снятый цилиндр) – все работает на образ. Если не будет соответствовать ему, времени – возникает нелепость, все рушится. Знаете: если из ста человек хора один начнет чесаться – все внимание будет только на него (так устроен человеческий глаз). А если солист – тем более. У нас в театре 700 человек, всё делается ради спектакля, все службы работают ради этого. Но наверху «пирамиды» – солист: если все службы сработали отлично, а «на верхушке» будет нечто средненькое – все без толку. Поэтому это еще и огромная ответственность.
– Сейчас оперу стараются петь на языке оригинала. Я даже завидовала оперным певцам: мол, итальянский-то они в силу профессии должны знать, учить не надо. Большинство же опер на итальянском…
– Я был в Италии три раза, пел там в «Травиате», «Чио-Чио-сан», но… Язык усваивается с детства или нужны неимоверные усилия. У нас Константин Юрьевич Чудовский, главный дирижер, знает, кажется, семь языков. Дочь у меня хорошо знает и английский, и китайский. Остается только по-хорошему завидовать. Но… не так все грустно. Мой друг Бруно, директор департамента культуры города Аббо, что недалеко от Венеции, говорит: «Юра, когда ты поешь, я понимаю твой итальянский» (смеется). Фонетика так устроена, что она связана с музыкой.
Герой – злодей, убийца, а поет красиво
– В 2020 году вы получили премию «Онегин» в номинации «Мастер сцены». Признание – выше некуда…
– Сам удивляюсь (смеется).
– При этом неожиданно было услышать от вас однажды: «В репертуаре, в числе других партий Онегин от меня подальше».
– Я имел в виду: Онегин как характер. Он холоден, разочарован в жизни, в женщинах. Он сноб. Я не сноб. Очень люблю смотреть спектакли в Музкомедии, и я благодарный зритель. Могу не то что не заметить, но не придавать значения мелким накладкам, шероховатостям – знаю, сколько сил, энергии, эмоций затрачивает артист. Я не то что снисходительно, а с пониманием на это смотрю. Но, кстати, если нравится – нравится, а если зазевал… Понимаю: неудобно выходить из зала во время спектакля, но – мучиться не буду.
– Вот теперь вижу: да, Онегин далеко от вас. Вообще, у вас чувство юмора – не оперного певца. Привычно видеть, что они несут себя. Соответственно жанру. Да и сюжеты тут – интриги и кровища чуть не в каждом спектакле. То отравили, то зарезали…
– Так не меня же!.. В Музкомедии я пел. Но стремился в оперу. Интереснее было, в том числе вокально. Что касается героев, от меня и Фигаро далеко. Я не такой. Мне ближе драматические характеры и судьбы. Грязной, Яго… Никогда не думал, что буду петь Голландца: это крепкий баритон. А я начинал как баритон лирический. «Онегин», «Севильский цирюльник»… Первый человек, кто сказал мне о Грязном, был дирижер Бражник. Помню: я даже сопротивлялся – «Евгений Владимирович, я же не драматический баритон!» А он: «В тебе это есть!» Князя Игоря вообще басы высокие поют. Я пою своим голосом, но «металл», который есть в голосе, позволяет. Если есть успех, если убеждаю зрителя – значит, все идет верно. Понимаю, что другим голосом надо петь эту партию, но (улыбается) – чем богаты… Наше искусство еще чем интересно и сложно: в драме если плохой герой, то и в голосе это можно передать, голос изменить. А у нас герой – злодей, убийца, а поет красиво. Ради этого в оперу и идут. Кто-то говорил: «Что самое главное в опере? Голос, голос и голос». Правда, все равно важно понять: почему герой так поет. Второй год преподаю в училище и постоянно говорю ребятам: смотрите внимательно, почему в партитуре так написано – у выдающихся композиторов нет ни одной случайной ноты. Поймешь мотивацию поступков, разберешься в герое, что им движет – роль становится твоей.
– 30 лет вокальной карьеры, а значит, безупречного владения голосом… Какие есть заповеди – писаные-неписаные, ваши-общие – сохранения голоса? Ведь возраст неизбежно поддавливает.
– В консерватории нам говорили: нельзя пить, курить, надо много отдыхать, спать, есть. Прекрасная профессия! Но если серьезно: чтобы наполнять голосом зал, чтобы не потеряться в звучании оркестра – столько сил необходимо. Да, режим прежде всего: во время сезона мороженое нельзя, сквозняков избегать, чтобы шея была закрыта. Но главное – правильно петь. Не перестаю восхищаться Лемешевым: после операции он пел без одного легкого. Конечно, уже не спектакли – но как он пел концерты! То же самое Козловский – пел до 90 лет. Снова – физиологически правильное пение. Не удивляйтесь даже слову – «технология». Как штангист поднимает штангу? Без технологии он себя порвет. Техника исполнения – она везде: в спорте, пении, драматическом искусстве (зять и сестра у меня драматические актеры, поэтому – знаю). Вы же в журналистике тоже технологию знаете: как разговорить собеседника, с какого вопроса лучше начать, как потом выстроить композицию статьи, чтобы читателю было интересно от и до. И вы же владеете технологией, я же чувствую – ничто не предвещало, а я (смеется) разговорился. И с голосом это важно. Когда правильно поешь – поешь все лучше. Великие пели до последних своих дней.
– Вашим дебютом на сцене был истопник в «Русалке» Даргомыжского, всего две фразы. Можете вспомнить то свое ощущение: вот я впервые на сцене, пою спектакль. И как это отличается от нынешних самоощущений?
– Истопник – это же в студенческие годы. Никакого страха. Только интерес. Сейчас я намного больше умею, но «я теперь скупее стал в желаньях». Есенин написал это, когда ему и 30 лет не было. А он уже скуп в желаниях. Почему? В таких людях очень интенсивна эмоциональная жизнь. Они ненормальные немного. Ну и мы такие же. Это не выгорание даже. С возрастом меняются приоритеты. Сначала хочется много и всего, потом – «скупее в желаниях», приходит избирательность. Удивляюсь на Пласидо Доминго – в таком возрасте продолжать петь, дирижировать да еще по всему миру. Но это великие творцы – они другие и по человеческой природе. Я свой уровень понимаю и свое место в этом мире (смеется). Хотя, да, в «Летучем голландце» испытал этот желанный творческий полет – словно отрываешься от сцены. Случается очень редко, но бывает – когда все соединяется, сходится, все получается. Поднимаешься точно на крыльях. Это и называется вдохновение. Да, есть нечто в нашей профессии, что ни с чем не сравнимо.
– В актерском багаже уже более 60 партий, вы – «Мастер сцены». Есть что-то, что еще хотелось бы спеть, какой театральный образ создать?
– Мы зависимы: от репертуара, режиссера-дирижера. Это первое. Второе – все боятся сглазить. Поэтому не скажут. Третье: что день грядущий нам готовит, мы не знаем. Все драматические актеры мечтают сыграть Гамлета. Слышал даже фразу: «Кто не играл Шекспира – тот не настоящий актер». Нет, у нас не так. Я даже не мечтал о Голландце, Князе Игоре или Яго, а они случились. Но я реалист, понимаю: не то чтобы мой поезд ушел, но он уже не в гору. Вот Онегина давно уже не пою и мне его больше не спеть. Все-таки его должна петь молодежь. Но очень бы хотел спеть – вокально по-другому бы сделал. Лучше. Голос льется, кантилена, более выразительны какие-то моменты. У меня же записи есть, я вижу – что было раньше и что возможно теперь. Мастерство другое. Скажу так: я об Онегине еще мечтаю. Но мечта эта уже не может осуществиться.
– Но можно же сделать запись…
– Нет, записи должны делать великие. Я не считаю себя выдающимся певцом. Я неплохой профессионал… Не самый плохой (смеется)…
Блиц-опрос
– Самое сильное театральное впечатление последнего времени?
– «Альфа и Омега» в постановке «Геликон-оперы». Музыка, сценография интересные. Прекрасно поют и играют. Мы дома ночью, допоздна смотрели. Оторваться не могли. Дмитрий Бертман, режиссер, умница, талант, ставил когда-то у нас «Царскую невесту» – здесь в очередной раз подтвердил свой класс. А оперного певца, который 30 лет на сцене, трудно чем-то увлечь…
– Любимое время суток? И почему?
– Вечер после спектакля. Когда все сделано и сделано неплохо. Приходишь домой, отдыхаешь – вот оно, счастье.
– Предпочтения из мира книг?
– Сознаюсь: раньше больше читал. Я и библиотекарем был во время службы на флоте. Из нынешних приоритетов – Виктор Астафьев: как он за душу берет! Ездил на гастроли в Новосибирск, купил его книгу – за сутки прочел…
– Неисполнившаяся мечта детства?
– Жалею, что не начал заниматься музыкой в пять-семь лет. Все остальное сбылось. Моряком был. В мединституте учился. Хотел научиться петь и стать оперным певцом. Стал. Хотел найти человека, единственного, с кем буду всю жизнь. Нашел жену Наташу. Вот на велосипеде не умею. Но могу еще научиться!
– Место, где вы наиболее адекватны самому себе?
– Дома, на даче. Я не знал, что, оказывается, все умею. Если не умею – учусь. Мне это интересно: строю, строгаю, кровати делаю, столы. Вот лавку в баню надо сделать. Шлифую стены, штапиком забиваю щели. Мне так интересно это. Не меньше, чем петь. В этой работе я отдыхаю: мне как мужику, видимо, не хватает физического труда. Дрова колоть, пилить. Самое главное, чтоб желание было, всему можно научиться.
– Дочь – певица, а есть у вас коронный дуэтный номер? Хотя бы в домашнем застолье?
– У нас жанры разные. Она джаз поет, англоязычные тексты – запеть нам дуэтом сложно.
– Нелюбимая работа по дому?
– Нет такой. Я все люблю и умею. Но жена мне, например, не дает посуду мыть. Говорит: «Плохо моешь». Зато я готовлю.
– Сложная партия, драматический образ… По окончании спектакля за какое время выходите из образа?
– За кулисы вышел – и всё. Кто и на поклонах не может выйти из образа – это уж патология (смеется).
– Если в дорогу, что предпочитаете? Самолет, поезд или пешком?
– Везде – удовольствие. Лишь бы тепло да не дуло. Вообще, дорога – бодрит!
– Любимое место в театре?
– Гримерка. Это ж как дом.
– Песни, которые не устаете переслушивать?
– Народные песни очень люблю. Оперу даже меньше нравится слушать, а вот народные, когда исполняется от души, да еще прекрасный голос… «Черный ворон» – одна из любимых.
– Верите ли в приметы? Если – да, то в какие?
– Все театральные люди в них верят. Если вернулся, что-то забыл, то… тут целый набор, как минимизировать неудачу.
– Три вещи, которые вам необходимы были бы на необитаемом острове.
– Вода (пресная, чтобы попить). А в остальном, как говорит герой оперы «Волшебная флейта» птицелов Папагено: «Я человек неприхотливый, я человек простой. Хороший сон, сытная еда, винца немного. И, вот если бы действительно было возможно, хотелось бы в силок поймать хотя бы одну девчонку». Ну в смысле – чтоб жена была рядом)
– Присказка или пословица, что помогает в тупиковой, проблемной ситуации?
– Я не могу ее произнести вслух (смеется). Но если мягко сказать – надо ко всему относиться попроще. Иногда стоит все отбросить. Ни в какой ситуации не опускать руки. Надо преодолевать уныние. Может, иногда и за счет крепкого слова.
- Опубликовано в №16 от 25.01.2023
