Ренессанс для атома: ветеран БАЭС рассказал о том, как атомная энергетика становилась безопасной

С БАЭС у Бориса Абрамовича связана вся жизнь: вместе с новыми энергоблоками росли его дети и внуки. Фото: Павел Ворожцов

С БАЭС у Бориса Абрамовича связана вся жизнь: вместе с новыми энергоблоками росли его дети и внуки. Фото: Павел Ворожцов

Сегодня в России отмечают День работника атомной промышленности. Для Среднего Урала эта отрасль экономики и науки остаётся одной из самых важных: именно у нас в середине прошлого века родилась атомная энергетика, когда в 1958 году заложили фундамент Белоярской АЭС, самой первой из ныне действующих атомных станций страны. Заслуженный энергетик РФ Борис Вацлавович Абрамович, ветеран-атомщик из Заречного, который отдал Белоярке больше полувека, рассказал, как атомная энергетика становилась безопасной.

Мечты об атомной энергии

Родился Борис Вацлавович в тяжёлое для страны время, в 1941 году. Тогда же в Советском Союзе начались первые опытные работы по обузданию атомной энергии. В 1954 году они увенчались ошеломительным успехом – СССР запустил первую в мире АЭС в Обнинске. Борис Абрамович живо интересовался достижениями ядерной физики, а во время службы в армии он даже писал письма в Свердловск-44 (сейчас – Новоуральск), чтобы ему подсказали, как попасть в атомную промышленность. Ответа, правда, не получил…

– Я знал, что в Заречном строится атомная станция, – говорит Абрамович. – Поэтому после армии поехал в отдел кадров Белоярской АЭС. Там меня встретил Вадим Малышев, будущий директор станции, а тогда заместитель начальника электроцеха по эксплуатации. Мы пообщались, и с марта 1965 года я стал работать на Белоярке дежурным электромонтёром. И сразу же поступил в институт: сначала в Лесотехнический, а потом перешёл на электрофак УПИ.

К концу 60-х годов на Белоярской АЭС работали два энергоблока с реакторами на тепловых нейтронах АМБ («Атом Мирный Большой»). Впоследствии на основе этих опытно-промышленных энергоустановок наши учёные создали РБМК (реакторы большой мощности канальные), которые вырабатывали в разы больше электроэнергии. Однако у них была очень высокая аварийность — один из таких реакторов взорвался на Чернобыльской АЭС.

БАЭС

На каждом энергоблоке БАЭС свой электроцех, который следит за всем электрооборудованием от генераторов до релейной защиты Фото: Павел Ворожцов

«Козлов» сверлили фрезой

С первыми реакторами на Белоярской АЭС тоже случались аварии. Абрамович хорошо помнит, как в ночь с 30 на 31 декабря 1978 года из-за сильных морозов обрушилась крыша машинного зала прямо на работающую турбину второго энергоблока. К тому времени Борис Вацлавович был уже начальником смены электроцеха.

– Я возвращался домой под Новый год, – рассказывает ветеран-атомщик. – Праздничная площадь в Заречном была пуста: огни на ёлке горят, а никого — весь народ на станции. Крыши в машинном зале нет, мороз – 45 градусов, от обрушения загорелись кабельные трассы, огонь быстро распространялся, и у нас выгорел весь блочный щит номер два. Все работали без перерывов, иначе последствия могли быть катастрофическими. На месте пожара тогда осталось пустое место, но к июню 1979 года мы полностью восстановили этот энергоблок.

Реактор на быстрых нейтронах БН-600 во время сборки

Реактор на быстрых нейтронах БН-600 во время сборки Фото: Пресс-служба Белоярской АЭС

Серьёзные повреждения были на втором энергоблоке и в 1977 году, когда вышла из строя половина тепловыделяющих каналов в активной зоне реактора. Тогда также удалось избежать трагедии. Кстати, эти каналы вызывали у атомщиков постоянную головную боль. Коллеги Бориса Абрамовича из реакторно-турбинного цеха довольно часто доставали из них «козлов» – так атомщики называли разрыв металлических трубок, по которым в канал подаётся вода для охлаждения ядерного топлива.

– Вода идёт по трубкам вдоль урановых таблеток в середине реактора, – объясняет Абрамович. – Всего таких трубок около тысячи. При определённых условиях они могут разорваться или распушиться, да так, что их нельзя вытащить обычным способом: трубка упирается в графитовую кладку — и ни туда, и ни сюда, как козёл. Если «козла» вытаскивать краном, то он ещё больше распирается. Первый такой «козёл» на моей памяти случился в 1967 году перед Новым годом, на первом энергоблоке. Никто не знал, как с ним быть. Лишь потом наши умельцы-инженеры – «козлодёры», как мы их называли, – придумали высверливать трубку вместе с прилегающим графитом. Но от этого деформировалась кладка, которая замедляла ядерные реакции.

БН-600 в 1980 году запускал тогда ещё первый секретарь Свердловского обкома КПСС Борис Ельцин

БН-600 в 1980 году запускал тогда ещё первый секретарь Свердловского обкома КПСС Борис Ельцин. Фото: Пресс-служба Белоярской АЭС

Уроки Чернобыля

Довольно скоро на смену аварийным энергоустановкам пришли реакторы на быстрых нейтронах. В 1980 году на БАЭС впервые в мире состоялся пуск такого реактора БН-600. Бориса Абрамовича на его открытии не было, но двумя годами позже он стал заместителем начальника электроцеха БН-600 по ремонту. В этой должности ветеран-атомщик и проработал до выхода на пенсию.

– Когда мы запускали БН-600, было много остановок реактора, но на четвёртом энергоблоке БН-800 (его ввели в 2015 году) у нас таких проблем не было и нет, – продолжает Абрамович. – Сейчас оборудование стало более надёжным и автоматизированным. Большую роль в этом сыграл Чернобыль. До этой аварии у атомщиков была лёгкая эйфория от того, что энергоблоки строят очень быстро. После 1986 года мы привели АЭС к жёстким стандартам безопасности. Поставили во главу угла не выработку электроэнергии, а безопасность.

Допустимая доза облучения у персонала БАЭС раньше была 5 бэр в год, сейчас она – 2 бэра по рекомендациям МАГАТЭ. При этом 100 миллибэр – фоновое облучение человека за год, а 100 бэр – нижний порог развития лучевой болезни Фото: Павел Ворожцов

Абрамович считает, что благодаря этому в 2000-е годы начался ренессанс атомной энергетики в России. За радиационной безопасностью следят сами атомщики, Ростехнадзор и экологи. Любое, даже самое маленькое, происшествие становится общемировым событием. Чтобы снизить страхи людей, на Белоярке даже проводят промышленные экскурсии. А уж о том, что на АЭС может работать какой-нибудь разгильдяй, вроде атомщика Гомера Симпсона из американского мультсериала, и речи быть не может.

– Мой младший внук поступил в энергетический институт УрФУ, на кафедру атомных станций, – говорит Борис Абрамович. – А старший уже работает на БАЭС. И вы думаете, я бы их отправил туда, если бы знал, что это небезопасно? То, насколько Белоярка безопасна сейчас, – это небо и земля по сравнению с восьмидесятыми годами.

Безопасность мирного атома Борис Абрамович доказывает своим здоровьем: на восьмом десятке жизни он выглядит очень молодым пенсионером. Хотя в, общем-то, это так и есть, ведь он трудился на атомной станции до своих 75 лет и вышел на пенсию всего два года назад.

  • Опубликовано в №177 от 28.09.2018
Областная газета Свердловской области