Сергей Гущин: «В институте настаивали, чтобы я ушёл из хоккея»

У Сергея Гущина много почётных званий, но сам себя он привык называть инженером с творческими завихрениями Фото: Архив Сергея Гущина

У Сергея Гущина много почётных званий, но сам себя он привык называть инженером с творческими завихрениями Фото: Архив Сергея Гущина

Сегодня отмечает 80-летний юбилей Сергей Николаевич ГУЩИН — человек, перечислять звания и титулы которого задача совершенно неблагодарная. Кто-то знает его как одного из лучших советских хоккейных арбитров, кто-то как автора учебников по теплотехнике. Сам про себя юбиляр говорит, что у него порядка трёх тысяч учеников и бессчётное количество друзей.

Учился со стилягой Панфиловым

— Сергей Николаевич, вы — спортсмен, арбитр, учёный, общественный деятель и даже писатель. Откуда всё-таки у вас такие «разброд и шатание»?

— Трудно сказать, потому что жизнь складывается иногда по воле случая. Допустим, я мечтал быть мастером спорта, но не получилось. В судейство меня можно сказать силой затащили, попросили кого-то заменить. А ещё я хотел быть кинооператором, планировал во ВГИК поступать. В десятом классе был председателем областного клуба любителей кино при ДК Горького. А поступил в итоге на металлургический факультет.

Корни писательства у меня, пожалуй, со школы. Меня тогда называли Маяковским, потому что я им увлекался. Но когда я уже работал в институте, то во время командировок на заводы надо было обязательно написать статью о вузе, о нашей кафедре, чтобы завлечь студентов. Без этого даже финансовый отчёт не принимали. Вот я написал несколько таких статей в многотиражке Первоуральского новотрубного завода, а потом меня попросили сделать очерк о передовике, по воле случая пригласили в городскую газету «Под знаменем Ленина».

Общественная работа — это характер. Я всегда был или капитаном команды, или старостой группы, или секретарём комитета комсомола. Поэтому неудивительно, что стал председателем Областной федерации хоккея. А ещё, чем я даже горжусь: я был председателем учебно-методической комиссии всесоюзной коллегии судей — проводил сборы, писал методички для арбитров.

А если честно, то причина в том, что я очень люблю жизнь во всех её проявлениях.

— Давайте-ка вернёмся к вашим мечтам о кино. Откуда такой интерес?

— Было бы странно, если бы его не было. Я же учился в одной школе с Глебом Панфиловым, Александром Демьяненко, Вадимом Биберганом. С Глебом и Вадимом до сих пор поддерживаем отношения, встречаемся, когда они приезжают. А в школе я участвовал с ними в самодеятельных шефских концертах. Они-то были театралы, а я за ними тянулся.

Глеб — уникальный человек. Он ведь режиссёром стал случайно, учился на химфаке вместе с Олегом Чупахиным, будущим академиком. Их стилягами считали в институте, вызывали в комитет комсомола. Кстати, одновременно Панфилов занимался в «Динамо» конькобежным спортом. И там до сих пор считают его «своим», как и его младшего брата Женю Панфилова.

— Но почему именно оператором, а не актёром, режиссёром?

— Я же чокнутый был на фотографии. Когда уже стал судьёй, ездил на международные сборы всегда с фотоаппаратом. Возвращался и несколько ночей в тёмной комнате печатал сотни фотографий. Брал конверты и посылал в сорок три страны. На недоумённые вопросы — зачем я это делаю, отвечал: «А зачем я тогда фотографировал?». Потом на новый год получал поздравления. Не скажу, что отовсюду, но из тридцати стран точно.

— Много знакомств завели на этих сборах?

— А как же! Я ведь не с пустыми руками приезжал, а потом немец, венгр, румын приносили тоже свой «вклад». А однажды пришёл то ли норвежец, то ли голландец: «Что это вы тут соцлагерем собираетесь. Мы тоже хотим». И это было ведь вовсе не ради пьянки, а ради общения.

Я, к сожалению, английского языка не знаю, но там был, например, мой друг Володя Шубрт из Чехии, который хорошо знал и русский, и английский, так что он мне помогал.

«Когда объявили судью Гущина, свист был такой...»

— Какой самый запоминающийся матч, если не брать игры суперсерии?

— В спорте есть знаковые игры. В хоккее это были матчи открытия с участием чемпиона и обладателя Кубка СССР. Судить их поручали одному из самых авторитетных судей. И в 1974 году такой матч — между ЦСКА и «Крыльями Советов» — доверили судить мне.

И в этой игре я не засчитал гол ЦСКА. Харламов, Михайлов, Петров меня окружили, настаивая на том, что шайба всё-таки побывала в воротах. Корреспондент «Советского спорта» заснял этот момент, и даже в газете снимок вышел. До сих пор жалею, что не нашёл этого корреспондента, не купил у него эту фотографию. И газету не сохранил.

Я должен был уезжать сразу после матча, но руководители ЦСКА заставили меня сдать билет, мы поехали в Останкино смотреть видеозапись. Армейские начальники увидели, как шайба плашмя ударяется в штангу, встали и молча вышли, не извинившись и не попрощавшись. Тренировавший тогда ЦСКА Константин Локтев — вот такой мужик — меня успокаивал: «Серёга, да не обращай внимание».

— Но ошибки ведь тоже наверняка бывали.

— А как без них? Меня даже два раза отстраняли от судейства. Однажды «Спартак» играл в Перми, после столкновения удаляю на две минуты игрока хозяев, а потом выясняется, что у спартаковца разбита губа. Меня очень не любил Геннадий Ларчиков из «Советского спорта», и он в газете написал, что судья Гущин не дал пятиминутное удаление пермяку, и поэтому «Спартак» сыграл вничью.

В другой раз не засчитал гол «Трактора» в игре с «Крыльями Советов», потому что игрок челябинцев находился в момент броска в площади ворот. «Трактор» проиграл 0:1. Посмотрели повтор, убедились, что гол не засчитан верно, но Ларчиков написал, что «Трактор» проиграл из-за ошибки Гущина. А через три дня я приезжаю в Челябинск судить игру «Трактора» с московским «Динамо». Вы бы знали, какой свист был на трибунах, когда объявили, что судья матча Сергей Гущин. Я думал, всё рухнет.

В вопросах судейства всегда много субъективизма. Сейчас у арбитров есть возможность смотреть видеоповторы, и они этим, на мой взгляд, злоупотребляют — смотрят и смотрят, даже когда и так всё понятно. Просто раздражает иногда: «Ну прими ты уже решение!»

— О каких эпизодах сейчас вспоминаете с улыбкой?

— Год не помню, но Дворцов спорта было ещё наперечёт — Сокольники и «Октябрьский» в Ленинграде, а в основном играли на открытых площадках. И вдруг нам привозят канадские шайбы, разослали их по командам. А они всё-таки были предназначены для закрытых катков. Я судил игру, причём опять же в Челябинске, при сильном морозе. Игрок команды гостей выходит один на один с вратарём, бросает, и шайба, ударившись в штангу, разваливается на две части. Причём одна залетает в ворота, а вторая пролетает мимо. А счёт такой, что момент очень важный. Что делать? В правилах тогда не было ничего сказано о подобных случаях.

— И как же вы вышли из положения?

— Взял обе части, и оказалось, что в ворота залетела меньшая, так что я с чистой совестью взятие ворот не засчитал.

Или вот такой эпизод, случившийся снова в Челябинске, хотя на самом деле судил я там нечасто — в матче «Трактора» с воскресенским «Химиком». Вратарь гостей бросает шайбу перед собой и клюшкой быстро выбрасывает шайбу из зоны, она попадает нападающему, который выходит к воротам «Трактора» и забивает гол. Я взял и записал в протоколе — шайба заброшена с передачи вратаря. Сейчас таких случаев сколько угодно, иногда даже лишние пасы записывают, но это было впервые в нашем хоккее. Когда об этом написал «Советский спорт», то был большой резонанс.

— Кто самый яркий игрок из тех, кого застали на площадке?

— Я видел на канадских площадках Валерия Харламова, мне посчастливилось видеть, как играет Игорь Ларионов. Но, кстати, я как уралец должен заметить, что нашего Аркадия Рудакова Борис Павлович Кулагин назвал «Профессором» задолго до Ларионова. Я видел Василия Володина, который пробрасывал шайбу под клюшки защитников и перепрыгивал через эти клюшки. Это же был почти цирковой номер.

Из современных это, конечно, Павел Дацюк. Несмотря на возраст, он и сейчас может выдать фантастический пас.

Но всё-таки первым в этом ряду я поставлю Всеволода Михайловича Боброва, который благодаря своему высочайшему мастерству умел всё.

Когда армеец Бобров возглавил «Спартак», то его встретили настороженно. И на одной из тренировок он предложил игрокам не просто попасть в ворота, а в конкретное место. Не смог никто. Тогда Всеволод Михайлович взял клюшку и, заранее объявляя, куда будет бросать, стал одну за другой укладывать шайбы по углам. Понятно, что от недоверия к тренеру-чужаку после этого не осталось и следа.

Наблюдал упадок и возрождение науки

— Как же вас в итоге угораздило из хоккеистов податься в науку?

— Мой руководитель в институте был категорически против, чтобы я играл в хоккей. Но мне удавалось как-то совмещать. После окончания института — тогда же было распределение — я уже расписался в приказе о государственном распределении на Липецкий металлургический завод. И тут мне Самуил Григорьевич Тройб, который стал потом моим шефом, предложил остаться на кафедре, а потом пойти в аспирантуру. Но я то уже настроился на завод, распродал всю библиотеку, мама поплакала, что я уезжаю. И в последний момент всё-таки решил принять предложение Тройба.

Так получилось, что объектом моих исследований стал Первоуральский новотрубный завод. Потом даже Фёдор Александрович Данилов, директор завода, выдающийся человек, говорил про меня: «Это наш воспитанник».

В Первоуральске меня пригласили преподавать в вечернем техникуме на заводе. Мозги на месте, язык подвешен, так что проблем не возникло. Доплачивали аж 40 рублей.

Но и тут меня хоккей не миновал. В 1961 году команда «Уральский трубник» стала чемпионом РСФСР по хоккею с мячом, и тогда же Федерация хоккея начала душить русский хоккей. Придумали зональные турниры, от Урала выходила одна команда, а свердловский СКА «Трубнику» было не обыграть, и команда никуда не попала. Некоторые ребята решили заняться шайбой, и меня пригласили.

Если честно, то я собирался эксперимент с преподавательской деятельностью заканчивать, но тут мне предложили читать лекции по теплотехнике на вечернем отделении при Уралмашзаводе. Так и пошло.

— В хоккейном судействе вы свой след оставили. А в науке?

— За способ сжигания жидкого топлива с повышенным содержанием влаги я получил премию имени Грум-Гржимайло Академии инженерных наук. Излишнюю влагу раньше просто сливали, а мы придумали другой способ — увеличили содержание влаги в мазуте, но он также горел. Я однажды, как Шерлок Холмс, загримировавшись до неузнаваемости, приехал на Чусовской металлургический завод и спрашиваю у сталеваров: «Что у вас за новый способ сжигания?» — «Да никакой разницы». Но в этом-то и была наша задача, чтобы без осушивания мазута процесс шёл также, при этом с существенной экономией.

А потом нам предложили заняться тепловой работой стекловаренных печей в Латвии, на заводе, выпускающем декоративную стеклоткань для судостроения. Мы-то ведь мартеновскими печами занимались, поэтому отбивались руками и ногами.

— Что вас так смутило?

— Это были лучшие печи в Советском Союзе. Вопрос стоял так: или строить пятую, или увеличить удельную производительность каждой из имеющихся четырёх печей на 25 процентов. Для сравнения: у нас в металлургии увеличение на 2–3 процента — это уже победа.

В итоге нас всё-таки по партийной линии заставили туда поехать, и мы добились увеличения производительности на 28 процентов — показатель лучше, чем в США, а тогда это всегда сравнивали. Нашу работу отправили на Выставку достижений народного хозяйства. И тут же пригласили в ГДР, на знаменитый завод «Карл Цайс» по производству оптики. Провели переговоры, составили программу… Но тут в нашем министерстве говорят: «От контракта 10 процентов вам, а 90 — нам, можете выезжать не больше двух раз в год». Тут даже не в деньгах дело, нам исследования надо проводить, приезжать минимум шесть-семь раз. В общем так этот проект и замяли.

— Много у вас учеников?

— Между прочим, студенты Московского химического института имени Менделеева учили теплотехнику по моим учебникам. Меня признавали лучшим куратором университета — выпустил семь групп, у которых я был «классным папой». Среди моих воспитанников, например, Юра Крюченков, Володя Белоглазов. А если учесть, что я читал лекции «цветникам», то до сих пор приезжаю на заводы цветной металлургии и везде встречаю своих ребят.

На протяжении 35 лет я наблюдал и упадок науки и возрождение. Но вообще-то высшее образование у нас подорвали страшное дело как. Из-за этого я и ушёл раньше времени из университета, отметил 75-летний юбилей и осенью ушёл. Хотя это всё относительно. Мне когда желают дожить до ста лет, я отвечаю: «Давайте до девяносто девяти. Чтобы написали, что безвременно ушёл» (смеётся).

— На заслуженном отдыхе чем занимаетесь?

— Стараюсь выпускать в год по книге, иногда даже две. Я занял нишу истории свердловского спорта. Обидно мне, что выдающихся спортсменов прошлого, которых когда-то боготворили, теперь практически не помнят. Появляются новые кумиры. Тем более что от любви до ненависти один шаг — перешёл в другую команду, и ты уже чужой.

А ведь художественная гимнастика вообще создана в Свердловске. Хоккей с мячом на заре своего существования — это был наш уральский вид спорта.

Сейчас пишу книгу о свердловском хоккее, который, проявлю нескромность, лучше меня никто не знает. Ещё одна моя тема — это маршал Жуков. Если хватит сил и времени напишу о генерале Фитине — создателе уральского динамовского спорта. В общем, планов много.

  • Опубликовано в №65 от 14.04.2018
Областная газета Свердловской области