Никита КОРЫТИН появился в музее в нетипичном для директора культурного учреждения образе – в толстовке с логотипом команды НХЛ «Washington Capitals». Как оказалось, он – горячий поклонник хоккея, и как раз вечером директор Екатеринбургского музея ИЗО собрался на очередную игру «Автомобилиста». Так что разговор начался с разбора фантастического сезона нашего клуба. Главным секретом успеха Корытин назвал мудрую менеджерскую политику. Впрочем, если заменить слово «хоккей» на «музей», то же самое можно сказать и о самом Никите Николаевиче.
Самый молодой музей в России
– Вы создаёте проекты федерального уровня – и как раз недавно сделали очередной «ход конём». Красным конём. Выставка стала действительно заметным событием. До этого было несколько крупных проектов с Эрмитажем, с другими музеями…
– В самом общении с федеральными музеями нет ничего сверхъестественного. Но это вообще не показатель успешной работы музея. Конечно, выставки с участием музеев-грандов требуют высочайшего мастерства, так как нужно решать ряд организационных вопросов, плюс есть логистические сложности. Показателем успешной работы становятся проекты, которые вырастают как раз из идей самого коллектива. И вот уже на уровне задумки и формата реализации становятся федеральными.
В случае с выставкой «Владелица Красного коня» сама концепция предполагала участие коллекций из других музеев, в том числе из Третьяковской галереи. Хотя, безусловно, проще создать проект из собрания фондов. Или сделать выставку конкретного художника – съездили в мастерскую, собрали по частным коллекционерам, показали… Но мы такими проектами не злоупотребляем. Когда хочется сидеть на попе ровно и ограничиваться минимальными энергетическими затратами, можно потихоньку делать выставки из того, что рядом. Но мы принципиально против этого. Наш коллектив – смесь юности и опыта, и, конечно, от молодёжи мы ждём прорывных идей.
Никита Корытин в рабочем кабинете. Фото: Александр Зайцев
– Мы как раз хотели поговорить о вашей команде. На наш взгляд, в стране на слуху те региональные музеи, где довольно-таки молодые директора и сотрудники – Нижний Новгород, Омск, собственно, Екатеринбург…
– Честно скажу, раньше я не придавал возрасту большого значения. До музея ИЗО я тоже работал в сфере культуры, и все мои коллеги, партнёры были старше меня. При этом я всегда чувствовал, что они и умнее меня, и более развиты, иногда работоспособнее. Для меня возраст был показателем опыта. Но чем ты старше (я по себе сейчас это тоже знаю), тем всё более консервативным ты становишься, сложно приемлешь перемены, лишения, невзгоды, конфликты. И юность – это хороший козырь, потому что ты находишься в переходном состоянии.
Такой возраст очень актуален для транзитного состояния культуры. Фактически сегодня вся культурная экономика в стране – за пределами Москвы и Санкт-Петербурга – находится в состоянии перехода из одного измерения в другое. Вся советская инфраструктура, наследие – практически одной ногой на кладбище. У всех текут крыши – кажется, что это ерунда, но это очень многие вещи определяет. У нас за девяностые и нулевые не воспитано два поколения реставраторов. Мне 40 лет, и в культуре людей моего возраста – от 36 до 47 – очень мало. Потому что эти люди стали юристами, менеджерами, владельцами бизнесов, уехали за рубеж, скололись или погибли в перестрелках в девяностые. Единицы пошли в культуру. Поэтому сейчас я работаю в коллективе, где мой ближайший костяк – люди либо сильно старше меня, либо сильно младше. Средний возраст коллектива – 34 года. Для музея это абсолютно нестандартная цифра. И на текущий период времени это хорошо. Я предполагаю, что мы в этом плане вообще один из самых молодых музеев в России. И в этом, безусловно, наш ресурс. Молодые более пластичны, они готовы к каким-то сложностям и переменам в своей работе. Это критически важно, без обид – сейчас у нас пенсионный возраст растёт, некоторые считают, что мы вообще можем до ста лет работать. Но я не знаю, чем руководствуются умные люди сверху, ведь в целом запал и энтузиазм так или иначе увядают, и пока ты находишься в непростых условиях – а сегодня в культуре это так – энтузиазм очень нужен. И, конечно, молодость и энтузиазм руководителя в том числе должны подпитывать коллектив, наполнять его идеями – без этого нельзя.
- В Екатеринбургском музее хранится фантастическая коллекция русского авангарда. И это не фигура речи – у нас в Третьяковке нет такого Малевича и нет такой Розановой, как в вашем музее. В Екатеринбурге сейчас ситуация сложнее в силу реконструкции и чудовищной нехватки площадей. Коллекция авангарда такова, что специально на неё приезжали бы и из Москвы, Санкт-Петербурга, и из-за границы. Кроме того, многие новые директора региональных музеев – а Никита Корытин (директор Екатеринбургского музея ИЗО. –Прим. «ОГ») как раз принадлежит к их числу – начинают мыслить актуально, современно и делают проекты, привлекающие огромное количество зрителей. Повторяю, сегодня музеи – это не место, где просто развешаны картины на стенах, музей должен становиться важнейшим центром общения и просвещения.
Зельфира Трегулова, директор Третьяковской галереи, в интервью "Областной газете"
– Нам с вами довелось быть вместе на финале премии «Искусный глагол» в Эрмитаже. Как раз там мы познакомились с директорами некоторых крупных художественных музеев страны. У нас сложилось впечатление, что вы не только часто общаетесь, но и дружите…
– Да у нас появилась такая когорта директоров – мы действительно дружим, причём достаточно близко. Мы встречаемся, общаемся на удалении – делимся друг с другом опытом. Это очень важный бонус для директора, ведь по большому счёту мне больше просто не с кем посоветоваться. Кто рядом? Я ведь не поеду ни к Зельфире Трегуловой (директор Третьяковскойгалереи. – Прим. «ОГ»), ни к Михаилу Пиотровскому(директор «Эрмитажа». – Прим. «ОГ») со своими проблемами – у них музеи другого масштаба, события другого уровня. И никакого совета по моей деятельности, с моими бюджетом и ресурсами, они, увы, дать не смогут. Поэтому мы общаемся вот так горизонтально: Владивосток, Омск, Красноярск, Нижний Новгород, Оренбург. Это позволяет многие проекты реализовывать абсолютно бесконфликтно – мы знаем друг друга, ответственность ближайших коллег, более спокойно отдаём экспонаты на выставки. К примеру, только что у коллег в Нижнем Новгороде открылась выставка русского импрессионизма, где они собрали семь крупных музеев: Владивосток, Самара, Екатеринбург, Пермь – серьёзнейшая география…
Более того, продолжая ответ на предыдущий вопрос – в художественных музеях есть тенденция появления очень молодых людей в качестве руководителей – я возглавил музей в 33 года, затем Юрий Трофимов (Омск) – в 32, Роман Жукарин (Нижний Новгород) – в 30. А в Красноярске Мария Букова была назначена руководителем в 28 лет, и это пример совершенно блестящего директорства. Сейчас без поиска финансовой поддержки, диверсификации своих доходов ты ничего не можешь сделать в музее, без работы с посетителем, без решения крупных проблем, которые требуют постоянной работы, без диалога с властью – к чему бывает не готово старшее поколение. Но есть и обратная сторона – сегодня директору не быть учёным, как было раньше, – на это просто не хватит времени.
«Эрмитаж-Урал»: ждём лета 2020
– Главной проблемой музея остаётся ситуация с нехваткой выставочных площадей. История с центром «Эрмитаж-Урал», по сути, забрала у вас крупную площадку, так как здание на Вайнера закрыто на реконструкцию. Мы замерли в ожидании чуда, но пока и чуда не происходит, и прежней площадки нет.
– Да, это очень острый вопрос. Но как ни странно, в чём-то это помогло нам. Мы последние два года ограничены малыми площадями и у нас внутри коллектива сейчас огромная конкуренция за выставочные залы. Любой проект неизбежно проходит сложную внутреннюю борьбу за время и пространство. И кристаллизуется во что-то очень качественное. Поэтому проходных выставок без идеи и концепции у нас просто не может появиться.
А вообще, да, это действительно для нас катастрофа. У нас в городе всего один большой выставочный зал на 700 метров. Для полуторамиллионника это абсурд – нет ни манежа, ни большого зала у Союза художников. Долгое время мы были монополистами в этой сфере. Но вот вам ещё один плюс – зато сейчас мы создаём условия для развития в этой сфере. Открылась галерея «Главный проспект», например.
Но мы понимаем, что ради чего-то большого приходится чем-то жертвовать.
Это фото сделано в сентябре 2014 года, когда было подписано соглашение о создании в Екатеринбурге центра «Эрмитаж-Урал». На снимке - директор музея ИЗО Никита Корытин, вице-губернатор области (а на тот момент - министр культуры области) Павел Креков, Михаил Пиотровский и начальник городского Управления культуры Татьяна Ярошевская у таблички на Вайнера, 11: «В этом здании в годы Великой Отечественной войны хранилась коллекция Государственного Эрмитажа». Теперь Эрмитаж вновь будет жить в этих стенах. Фото: Александр Зайцев
– Давайте поговорим отдельно про «Эрмитаж-Урал». Расскажите подробнее, что разместится внутри комплекса.
– На первом этаже будет пространство для временных выставок из Эрмитажа. Планируем по две в год. Второй этаж – наша экспозиция Западноевропейского искусства, которая досталась музею как раз от Эрмитажа, поэтому вполне логично, если она расположится там. На третьем этаже будет мемориальный музей, посвящённый эвакуации Эрмитажа в годы войны. Именно здесь работали сотрудники и, что важно, научная работа продолжалась всё это время.
- Екатеринбург для нас в этом плане – земля священная, а наши отношения – настоящая сага. Это одна из связок Екатеринбурга и Санкт-Петербурга, есть и другие, но эта, на мой взгляд, самая хорошая, и, конечно, её надо укреплять. По большому счёту, филиал нашего музея в Екатеринбурге мог появиться ещё в 1948 году, просто об этом тогда никто не думал. И очень важно, что хотя бы сейчас это стало возможным.
Михаил Пиотровский, директор Государственного Эрмитажа, в интервью "Областной газете"
– Сроки реконструкции постоянно сдвигаются. На старте вообще речь шла о 2018-м… Сейчас есть какие-то более-менее конкретные даты?
– Сейчас уже как раз можно говорить конкретно. Всё задержалось, потому что долго разбирались, кто за что отвечает: что берёт на себя город, что область, будет ли федеральное финансирование. Кроме того, были непредвиденные сложности – всё-таки это центр города с достаточно плотной застройкой. Но мы справились. И это огромная победа, потому что музей должен быть в центре, а не где-то на выселках. Теперь о сроках. Фондохранилище по адресу Вайнера, 16 строится, и мы можем каждый день это наблюдать. В этом году будет возведена коробка, в следующем уже будет внутренняя отделка и оснащение. Строительство на Вайнера, 11 задержалось на полгода, потому что археологи обнаружили на месте строительства объекты, признанные культурной ценностью. Реальный срок – это лето 2020 года. Не могу сказать, что это плохо, потому что начиналось всё с пустого места. Осталось всего два года. А время так бежит, что мы и заметить не успеем. Я восемь лет работаю в музее, но с трудом осознаю это. Вот как раз к моему десятилетию всё будет.
– Если правильно понимаем, то «Эрмитаж-Урал» должен полностью снять вопрос о выставочных площадях?
– Не совсем так. Важно понимать, что сам «Эрмитаж-Урал» – это здание на Вайнера, 11. А наш 700-метровый выставочный зал, который вы все знаете, под эту программу не попадает. На самом деле он находится по адресу Малышева, 36, а корпус на Вайнера к нему примыкает.
Так что не надо путать, это два отдельных здания. И для выставочного зала уготована другая судьба – как только закончатся работы над центром «Эрмитаж-Урал» и – что не менее важно – работы в фондохранилище на Вайнера, 16 (они уже ведутся), мы освобождаем выставочный зал для его глубокого ремонта.
На текущий момент там расположены кабинеты научных сотрудников – всего этого не будет. Пространство будет разбито на три зала – один большой, порядка 550 метров, и два пространства поменьше.
Никита Корытин представляет Михаилу Пиотровскому план реконструкции музея. Фото: Александр Зайцев
Один маленький зал мы посвятим творчеству местных художников. У нас есть Мосин, Метелёв, Брусиловский – знаковые для Урала мастера. Их работы невозможно увидеть в постоянных экспозициях, поэтому мы будет делать долгосрочные временные выставки, например – год Метелёва, год Мосина.
И второй небольшой зал мы отдадим молодым художникам. У них сейчас тоже беда – мы их не показываем, потому что до музея они вроде бы не доросли. Для художника зрелость наступает лет в 60–70, и зачастую мы вообще не успеваем сделать прижизненную выставку.
Ремонт на Малышева, 36 будет краткосрочным. Но зато после этого музей будет существовать в городе с полностью обновлённой инфраструктурой.
Здание, где мы сейчас с вами разговариваем (на Воеводина. - Прим. «ОГ»), будет полностью отдано под русское искусство: икону, авангард, советское искусство, XVIII-XIX века…
– Грандиозные планы.
– Да. У меня есть ещё одна грандиозная идея – когда-то получить здание, желательно конструктивистское, удобное, чтобы там расположить нашу коллекцию советского искусства. Потому что мы обладаем большим и крайне любопытным собранием, которое во многом отражает нашу с вами идентичность. Все крупнейшие стройки XX века велись здесь, на Урале. События, связанные с нашей индустриальной сущностью, отражены в работах художников. Это не просто веха в живописи, это то, что определило нас с вами.
Мы сейчас показывали нашу коллекцию на ВДНХ – выставка длилась три месяца. Там мы развернулись на двух с половиной этажах – и нам даже этого не хватило! Так что есть что показать, и было бы неплохо такой музей создать. Вообще, странно, что ни в Екатеринбурге, ни в Челябинске, ни в Перми всё ещё такого музея нет.
Вот ещё такой музей нам построить – и я буду доволен…
Посещаемость – не самоцель
– Несмотря на всего лишь одну выставочную площадку, по субъективным ощущениям посещаемость музея растёт. Мы пришли к вам в гости в разгар рабочего дня. И даже сейчас есть посетители. Насколько посещаемость является оценкой успеха музея? Ведь не только реставраторы не выросли в девяностые, но и публика.
– Сложный вопрос. Вообще, любые количественные показатели для руководителя важны, поскольку ограничиваться только внутренней интуицией или экспертными знаниями недостаточно. Нужно держать себя в узде количественных показателей – и денег, и квадратных метров, которые ты закрепил за музеем, и посетителей, и заработной платы – всё это очень важно. Да, безусловно, я слежу за посещаемостью, причём еженедельно. Однако для меня имеет смысл не только то, сколько мы привели людей в год, но и что это за люди. Потому что у нас много льготных категорий, бесплатных посещений.
Но посещаемость не является самоцелью. Если было бы так, поверьте, выставочная программа музея была бы совсем иной. Мы не вылезали бы из условных Шишкиных и Репиных, то есть были бы гораздо ближе к материалу, который лёгок и удобен к восприятию массовым зрителем. И были бы существенно далеки от тех проектов, которые мы делаем. К примеру, мы бы никогда не сделали «Ясновидцев грядущего» – потому что авангард не так популярен. Мы считаем, что материал должен быть разнообразен: и проект с художником XIX века, который приятен глазу, и фотография, которая демократична и проста для восприятия, и материал посложнее, и немножко современного… Иначе ты не сможешь развивать вкус своей аудитории. У нас не туристический город, и большинство наших посетителей приходит не один раз. Поэтому существует принцип, который мы ввели уже шесть лет назад, – каждую выставку сопровождаем параллельной программой – лекциями, авторскими экскурсиями. Тогда зритель может узнать больше. И для нас принципиально важны люди, которые приходят в музей несколько раз в год, посещают авторские экскурсии и параллельные программы, ведь они приходят за более глубоким опытом. Мы просто обязаны предложить им что-то, дабы они не устали от павильона, который неизбежно всех нас встречает.
Защитник
– Если позволите, личный вопрос. Как директор музея отдыхает?
– По работе я часто бываю много где, естественно, стараюсь, чтобы впечатления были нерабочие. Правда, приходя на выставку, всё равно смотришь, как это сделано. Очень помогают держать себя в тонусе впечатления, которые получаю от поездок, от работы коллег – они позволяют отвлечься от проблем на рабочем месте. Но обязательно нужно иметь какой-то выплеск адреналина, потому что у меня коллектив – сами понимаете – по большей части женский, на них особо не покричишь (смеётся), а агрессию нужно куда-то выплёскивать. Поэтому я абсолютно фанатичный болельщик «Автомобилиста», предан этому клубу, и сам играю в хоккей – это прекрасная разрядка.
Никита Корытин. Фото: Павел Ворожцов
– Какая у вас позиция?
– Я защитник. Что очень подходит к концепции моей работы (смеётся). Это помогает приходить на работу спокойным. Раньше я любил заниматься боксом, но к сожалению, была травма два года назад – проблемы с суставом, только сейчас восстановился, возможно вернусь. В музее работает коллектив достаточно мягких, но сложных людей. И это правильно, потому что мне хочется воспитать коллектив самостоятельно мыслящий – готовый спорить, иногда не считаться с твоим мнением, делать по-своему. Важно, чтобы никто не думал, что он просто исполняет волю директора. Такие отношения в гуманитарном мире совершенно не нужны. Да и в целом культуру окружают не самые удобные люди, которые могут быть не очень комфортными в общении. Поэтому какой-то выплеск энергии должен быть – пострелять или, наоборот, посидеть на рыбалочке – давно не был, кстати. Что-то должно быть, иначе ты в этих проблемах всё время варишься, и это не идёт на пользу. Семье хотелось бы уделять больше времени, но приходится приезжать на работу и в выходные, чтобы просто спокойно поработать – когда никто не бегает, не звонит.
- Опубликовано в №183 от 06.10.2018
